Алибала плохо видел без очков; он встал и принес свой старый клеенчатый футляр, вытащил и протер очки, заглянул в список.
— Вы разбираете почерк? — спросил Явуз. — Хотите, я прочту?
— Не надо, разбираю. — Алибала смотрел в список, и удивление все больше охватывало его. В длинном перечне значились названия вещей, а рядом — их стоимость. В чемодане, который он должен назвать своим, были джинсовые брюки, мужские рубашки, женское платье, французские духи. В конце листка крупными буквами было написано, что все товары — импортные.
Ознакомившись со списком, Алибала еще раз просмотрел стоимость товаров. Попытался в уме приблизительно подбить сумму. По этому примерному подсчету выходило, что товаров в чемодане было тысячи на полторы. Сколько же отдал Дадаш за все, что в двух других чемоданах и трех корзинах? Да сколько переплатил? Можно сказать, Дадаш вез с собой целый магазин, — пожалуй, побогаче раймага… Ну и ну…
Алибала положил список на стол и снял очки. Явуз спросил:
— Прочли?
— Да.
— Хотя и трудно, вы все же должны запомнить названия и стоимость всех этих вещей, потому что, если спросят — а вас обязательно спросят, — что у вас в чемодане, вы должны перечислить все и сказать, за что и сколько уплачено…
— Это трудная задача, сынок; памятью я не был обделен, но ведь годы… Память слабеет… Забываю даже, что куда положил, вещь иногда на виду, а я хожу ищу ее битый час. Знаешь, есть такая болезнь… как ее, не могу вспомнить…
— Склероз.
— Исклироз? Вот у меня эта самая гадость давно началась. Доктор советует побольше кушать сладкого, а я как раз сладкое не люблю.
Явуз решил, что Алибала колеблется, умышленно жалуется на слабую память, он просто не хочет открыто и прямо сказать, чтобы его не впутывали в эту историю. Слепому видно, что дело нечистое и он не хочет ехать в Кубу. Явуз поспешил еще раз подкрепить свою просьбу:
— Тут не так уж и много вещей, Алибала-ами. Стоит вам прочесть два-три раза, и все запомните. Что тут трудного?
Алибала еще раз просмотрел список.
— Что делать, придется зубрить.
— Вы уж потрудитесь, Алибала-ами. Алибала положил листок перед собой, разгладил его на сгибах, спросил:
— Я должен ехать с тобой в Кубу?
— Да.
— Когда мы должны быть там?
— К десяти часам утра. Я приехал за вами на своей машине. Когда вы скажете, я готов отправиться, машина стоит внизу.
— Сейчас уже поздно. К тому же я еще не вызубрил этого списка. Отправимся на рассвете. Ты ложись спать Водитель не должен сонным выезжать на дорогу. Он повернулся в сторону кухни: — Ай, Хырда!
— Иду! — откликнулась жена. Явуз поднялся.
— Алибала-ами, у меня есть где остановиться в городе. Пусть тетушка Хырдаханум не беспокоится. Моя сестра живет в соседнем с вами микрорайоне, я сообщил ей о своем приезде в Баку, пойду к ним, они ждут; если не пойду, будут беспокоиться. Давайте договоримся так: ровно в семь утра я буду у вашего подъезда.
— Зачем тебе тащиться к сестре? У нас места хватит, постель есть, спи тут, а утром отправимся.
Войдя в комнату и увидев гостя на ногах, Хырдаханум удивилась:
— А-а-а… уходишь? А я для тебя чай приготовила. Куда же ты в такую пору?
— Спасибо, тетушка, меня ждут у сестры. Как ни уговаривали старики Явуза, он не остался. Когда Алибала проводил гостя и вернулся в комнату, Хырдаханум спросила:
— Али, зачем приходил этот парень? Куда это вы собираетесь ни свет ни заря?
Алибала подробно рассказал жене, с какой просьбой и по какому делу приходил Явуз. Показал список, лежавший на столе.
— До утра я должен вызубрить все, что здесь написано.
Было уже около двух часов ночи. Хырдаханум поднесла список к глазам и молча прочла его.
— Что это за список? Тут столько вещей записано… На что они Дадашу? Неужели у него такая большая семья? Бог знает, что он купил и сложил в другие чемоданы… — Хырдаханум отшвырнула листок словно жабу. — Ай киши, говори мне что хочешь, но этот твой Дадаш не тот человек, ради которого можно подставлять под удар свою грудь. Тут какая-то нехорошая, нечистая история. Теперь он жмет на фронтовую дружбу и впутывает в грязное дело тебя, чтобы самому избавиться от беды. Верно говорят: идущих в ад ищет попутчика. Сиди на месте, что тебе делать в Кубе? Хочешь, чтобы и тебя посадили вместе с ним? Ведь если ты скажешь, что эти вещи твои, в милиции тебе не поверят. А если поверят, то будут считать, что и ты спекулянт. Будут допрашивать, писать и переписывать протоколы и показания, запутают, затаскают — жизни будешь не рад! Не вмешивайся в это дело, послушай меня. Ты честно зарабатываешь свой хлеб, и мы спокойно едим его. Ничего чужого нам не нужно, пусть им останется и хорошее, и плохое, пусть они сами расхлебывают свою кашу.
— Я тоже, Хырда, сердцем чувствую, что тут что-то неладно и что эта история мне повредит. Дадаш накупил столько вещей, что всякому ясно: не для себя… Но если, слава богу, он пока только потратился, а сам никого не обманул и зовет меня на помощь, как я могу не поехать? Что это по сравнению с тем, что он сделал? Алибала взял список и прошел в спальню. Жена последовала за ним. Алибала перенес торшер, стоявший в углу комнаты, к самой кровати.
— Ты что, спать не собираешься?
— Пока нет.
— Будешь зубрить этот список, как дети зубрят стихи?
— А что мне остается делать?
— Ай киши, как что делать? Порви и выброси эту поганую бумажку! Если этот парень придет, ты даже к дверям не подходи. Я выйду и скажу, что ты ушел, не поверит — прямо скажу: прошу не впутывать нас в эту историю.
— Нет, Хырда, Дадаш обидится, уклониться от помощи я не могу.
— Пусть обижается. Выпьет стакан воды, обида пройдет. А вот что ты будешь делать, когда сунешь голову в петлю вместо него? Можно выручать честного человека; если его в чем-то несправедливо обвиняют — тогда иди защищай, и я с тобой пойду.
Алибала не стал слушать жену; еще раз просматривая список при свете торшера, сказал:
— Оставь меня в покое, иди спи.
— Али, — взмолилась Хырда, — я что тебе, чужая? Столько лет мы кладем головы на одну подушку! Разве я когда плохое тебе советовала? Всякий раз, когда ты меня не слушал, потом горько жалел. Так и на этот раз будет, поверь. Запомни: поедешь и пожалеешь потом, ох пожалеешь!
Алибала оторвался от списка, поднял голову:
— Хырда, я понимаю, что берусь за опасное дело. Но и ты меня пойми: если я не сделаю этого, Дадаш скажет, что у Алибалы хлеб лежит не на столе, а на коленях, — один раз всего я обратился к нему в трудную минуту, и он повернулся ко мне спиной…
— Ты не прав, Али. Там, где надо, ты помогал. Ты думаешь, все остались такими, какими были там, на фронте? Ты же видишь, чем человек занят… Да имей он сто родственников в своей Кубе, кто поверит, что каждому он везет штаны и каждой тамошней даме — духи? Спекулянт он, и уже не вчерашний. Этим, наверное, живет. Вспомнил он о тебе когда-нибудь? А вот попался и добреньких дураков ищет. Ты только подумай, о чем он просит! Сделаешь это — накличешь на нас беду. — Хырда передохнула. — Хорошо, ты ему на пути попался… А если б не встретился с тобой, если бы его еще в Москве застукали? Что он делал бы? Пусть считает, что тебя нет, что он с другим проводником приехал из Москвы. Пусть выкручивается как может. Ради аллаха, пусть он оставит нас в покое!
