тридцатью шестью и шестью, да еще системой обогрева, для них — весьма лакомый кусочек. Шахтер, к примеру… Парализованный внезапным холодом и ужасом, он даже не способен позвать на помощь. А спустя несколько минут он уже слишком слаб для этого. Еще немного времени — и получайте, ребята, окоченевший труп.
Все это пронеслось в сознании Бигмена почти мгновенно, и он даже не успел шевельнуться.
— Не могу… — Шепот Уртила вывел марсианина из оцепенения. — Помоги… помоги мне… замерзаю…
— Держись! — крикнул Бигмен. — Иду!
То, что этот человек просто не успел с удовольствием убить его, сразу вылетело из головы. Бигмен думал об одном: человек в беде, ему нужна помощь!
С тех самых пор как люди отважились покинуть Землю и выйти в полный загадок и опасностей космос, — существовал неписаный закон, строгий и непреложный. По нему все распри между людьми должны быть забыты при появлении врага извне.
Возможно, и не все следовали этому закону, но для Бигмена он был свят.
Одного энергичного прыжка хватило, чтобы оказаться рядом с Уртилом и с силой потянуть его за руку.
— Помоги… — слабо простонал тот.
Бигмен ухватился за бластер, судорожно сжимаемый Уртилом, и стал вырывать, опасливо поглядывая на щупальца, обвившие приклад. Теперь было видно, что гибкость этой мерзости обуславливалась ее мелким членением на сегменты, жесткие и непонятным образом соединенные.
Свободная рука, которой Бигмен пытался упереться в Уртила, случайно коснулась одного из щупалец — коснулась и тут же рефлекторно отдернулась: Бигмена пронзил обжигающий холод.
Было непонятно, каким образом отбирают тепло эти существа. Они не походили ни на одну из известных Бигмену тварей. Ему не приходилось даже слышать о чем-то подобном…
Бигмен продолжал возиться с бластером. Он так увлекся, что поначалу не заметил легкого прикосновения к спине. А когда заметил, было поздно. Нестерпимо холодное щупальце уже обхватило его и накрепко привязали к Уртилу.
Боль от холода усиливалась с каждой секундой, и Бигмен с отчаяньем обреченного пытался вырваться из мощных безжалостных объятий.
— Бесполезно… — пробормотал Уртил, и его равнодушие испугало марсианина больше всего…
Уртил зашатался и мягко повалился набок, увлекая за собой Бигмена, который уже не ощущал своего тела и чьи мысли превращались в густой, неподвижный сироп.
Свет фонаря становился все более тусклым, по мере того как ненасытные щупальца наслаждались своим коктейлем из тепла и энергии.
Смерть поглядывала на часы.
Лакки, расставшись с Бигменом, сразу же поспешил на «Метеор», где облачился в новый скафандр. Спустя короткое время он уже был на поверхности Меркурия.
Повернувшись к короне, он задумчиво разглядывал ее молочное свечение — «Белого Духа», как здесь принято было говорить.
Тело Лакки привыкло к незнакомому скафандру. По сравнению с обычными, эта модель была удивительно эластичной, что, в сочетании с ее не менее удивительной легкостью, — несколько даже пугало. Казалось, что ты ничем не защищен от окружающего вакуума… Лакки, будучи нормальным человеком, тоже испытывал некоторую тревогу по этому поводу, — но вскоре успокоился.
Небо переливалось своими бесчисленными звездами. Прошло уже два дня по Стандартному времени с тех пор, как он видел его в последний раз. Меркурий успел преодолеть 1/44 своего обычного пути вокруг Солнца. Это означало, что примерно 8 градусов неба выползло с восточной стороны и столько же исчезло на западе. Появились новые звезды и планеты. Взошли Венера и Земля.
Венера была как сверкающий бриллиант, гораздо более яркий, чем показалось бы с Земли, — оттуда наблюдатель никогда не видел ее такой, полностью освещенной.
Сейчас Венера находилась в 33 миллионах миль от Меркурия, и все же свет этой крошечной блестки был сильнее света короны.
Лакки подумал о том, что за его спиной — две тени, бледная и черная. А может быть, и третья, порожденная светом Земли.
Земля, висевшая у самой линии горизонта, выглядела куда более тусклой, чем Венера. Это объяснялось большей удаленностью от Солнца, а также незначительной облачностью.
Но сине-зеленый свет, исходящий от Земли, — завораживал, и Венера уже казалась самой прозаичной электролампой.
Рядом с Землей, всмотревшись, можно было заметить желтое пятнышко Луны. Эта пара являла собой уникальное зрелище, оценить которое мог всякий, находящийся на планетах внутри орбиты Юпитера. Казалось, по небу блуждают огромные часы с маятником… Лакки, конечно, понимал, что это не лучший момент для созерцаний, — и ничего не мог с собой поделать. Чем дальше забрасывала его судьба, — тем нежней любил он родную планету. Квадриллионы людей давно разлетелись по всей Галактике, — но разлетелись-то они именно оттуда, с Земли, и только там их единственный Дом…
Лакки решительно тряхнул головой. Нужно приниматься за дело.
Энергичным шагам он направился в сторону светящейся короны. Его ноги едва касались грунта, а фонарь освещал многочисленные неровности.
Мысль, которая погнала Лакки сюда, была, собственно, даже не мыслью, а так, ничем не подкрепленным предположением. Лакки всегда избегал обсуждать такого рода предположения с кем бы то ни было и даже не слишком разрабатывал их в своем мозгу, — чтобы, превратившись в версии, они не перекрыли доступ свежим идеям… Ему часто приходилось наблюдать подобное в Бигмене, который любую зыбкую полумысль норовил тут же возвести в ранг неоспоримой истины…
Лакки нежно улыбнулся, вспомнив о своем экспансивном друге. Да, конечно, Бигмен частенько вел себя неблагоразумно, никому и никогда не докучая своей уравновешенностью. Но каким преданным он был всегда, сколько бесстрашия в этом малыше! Такое понадежней, чем если бы за Лакки стояла целая флотилия грозных космических крейсеров…
Неунывающего марсианина Старру сейчас явно не хватало, и чтобы поскорей отвлечься от грустного, он принялся думать о другом.
До чего ж прекрасно все успело запутаться с того момента, как Лакки ступил на поверхность Меркурия! Сплошные вопросительные знаки.
Взять хотя бы Майндса. Весьма неуравновешенный, дерганый тип, что и говорить… Но не настолько же, чтобы поливать человека из бластера, как из лейки! Тут, скорее всего, был и какой-то расчет. А кто есть Гардома? Друг Майндса и романтик, носящийся с идеей Светового Проекта, или он приятельствует с доверчивым инженером из каких-то практических соображений! Вопросы, вопросы…
А тут вам еще и Уртил, он же — генератор напряженности. Парень явно вознамерился развалить Совет, и пока что объектом его наскоков прежде всего является Майндс, страстно ненавидящий Уртила. Самоуверенность этого фрукта вызывает, впрочем, неприязнь и в Гардоме, и в Пивирейле. Последний, правда, старается не проявлять своих чувств, избегая всяких разговоров об Уртиле.
Кук тоже обходит Уртила стороной. Во всяком случае, за столом он позволил себе лишь мельком взглянуть на того. Что это — нежелание нарваться на грубую реплику? Или причины глубже? Кук невысокого мнения о Пивирейле и считает, что старик слегка помешался на сирианских кознях… Кстати, о кознях. Кому понадобилось резать скафандр?
Поток этих мыслей был прерван неожиданной картиной, открывшейся взору Лакки, который только что взобрался на гору.
Над изломанной линией горизонта грозно ворочались исполинские протуберанцы. Ярко-красные струи, лениво и причудливо изгибаясь, двигались вверх. Безоблачная, незагрязненная и крайне разреженная атмосфера Меркурия доносила всю красоту этого зрелища без малейших потерь. Казалось, языки пламени лижут планету.
Один такой протуберанец, подумал Лакки, мог бы легко вместить в себя сотню шаров размером с Землю или же несколько тысяч Меркуриев.
