забывшего марсианской гравитации, выбил оружие из его рук.
Инженер упал, истошно при этом крича, затем внезапно затих, то ли потеряв сознание от сильного удара при падении, то ли совершенно израсходовав запас эмоций.
Бигмен исключал оба варианта.
— Наш милый друг прикинулся усопшим! — так оценил он ситуацию и, схватив бластер, направил дуло в ненавистное лицо.
— Не дури! — сердито крикнул Лакки.
Бигмен опешил, а потом возмутился.
— Тебя ж хотели убить!
Если бы покушались на него самого, маленький марсианин, казалось, был бы не так зол… Крайне неохотно, что-то бурча под нос, он подчинился.
Лакки, стоя на коленях, при свете своего фонаря внимательно разглядывал застывшие, искаженные черты лица инженера. Показания манометра говорили о том, что, к счастью, скафандр не разгерметизирован ударом об острые камни. Подхватив Майндса одной рукой за запястья, а другой за лодыжки, Лакки вскинул ношу себе на плечи и пружинисто поднялся.
— Быстро к Куполу! — решительно сказал он и чуть потише добавил: — А заодно — к проблемам, которые, увы, не так просты, как видится нашему шефу.
Все еще насупленный Бигмен молча поспешил за Лакки. Мелкая его трусца облагораживалась гравитацией. Майндса Бигмен все-таки держал на мушке, на всякий случай.
Упомянутым шефом был Гектор Конвей, глава Совета Науки. Когда они оставались наедине, Лакки называл его «дядюшка Гектор», так как именно Конвей вместе с Аугустом Генри стал в свое время опекуном юного Лакки, родители которого были убиты пиратами вблизи Венеры.
Неделю назад Конвей, напустив на себя самый легкомысленный вид, как будто речь шла об очередном отпуске, спросил его:
— А почему бы тебе не отправиться на Меркурий, а?
— Что-то произошло? — насторожился Лакки.
— Да в общем-то, ничего особенного… — Сказав это, Конвей, однако, нахмурился. — Если не считать таковым несколько странные действия некоторых наших мудрецов от политики… Ты ведь знаешь: мы осуществляем один довольно дорогостоящий проект на Меркурии. Он из тех проектов, которые либо не дают ничего, либо переворачивают все. Вещи подобного рода — всегда в значительной мере игра, рискованная азартная игра…
— Есть ли в этой игре что-то такое, чем мне не приходилось заниматься?
— Похоже на то… Понимаешь, сенатор Свенсон обрушился на Проект, представив его типичнейшим примером того, как Совет почем зря просаживает денежки налогоплательщиков. Тебе, конечно, знаком сей благородный муж… Так вот, этот самый Свенсон яростно настаивает на расследовании. Более того, один из его молодцов поспешил на Меркурий уже несколько месяцев назад.
— Сенатор Свенсон? Все понятно…
Лакки прекрасно знал о тех усилиях, которые прилагал Совет Науки для борьбы с врагом как в пределах, так и вне Солнечной системы. Знал он и о том, что в последние десятилетия усилия стали приносить плоды. Галактическая цивилизация была уже в том почтенном возрасте, когда люди добрались до самых отдаленных звезд Млечного Пути и заселили все пригодные для жизни планеты. Проблемы, которые вставали перед человечеством, ввиду сложности их, мог решить попытаться, во всяком случае, — лишь Совет Науки. К сожалению, в правительстве Земли кое-кто опасался возрастающего влияния Совета, видя в этом угрозу для себя. Иные же виртуозно использовали эти опасения в интересах собственных амбиций. Сенатор Свенсон не только принадлежал к последней группе, но был ее несомненным лидером. Бесконечные нападки на Совет за его «неприкрытое расточительство» — сделали эту фигуру крайне одиозной…
— Кто возглавляет меркурианскую забаву? — спросил Лакки. — Я знаю его?
— Забава, кстати, называется Световым Проектом. А отвечает за него Скотт Майндс, инженер. Парень неглупый, но не из тех, кто создан руководить. И надо же, именно с того момента, как Свенсон облюбовал в качестве очередной мишени Световой Проект, дела там пошли хуже некуда!
— Я готов этим заняться, дядюшка Гектор.
— Спасибо, Лакки. Понимаешь, я уверен, что все аварии не настолько уж серьезны, но Свенсон постарается с их помощью поставить нас в затруднительное положение. Выясни, что именно он замышляет. И пригляди, кстати, за Уртилом, его эмиссаром, весьма способным и опасным малым…
Вот так преподнес дело Гектор Конвей. Небольшое расследованье, не более того. И Лакки, посадив корабль на северный полюс Меркурия, настроился на пустячок. А спустя два часа в него уже разряжали бластер.
Что-то за всем этим кроется, подумал Лакки, с Майндсом на плечах приближаясь к Куполу. И куда более серьезное, чем можно было предположить.
Доктор Карл Гардома, выйдя из палаты и взглянув исподлобья на Лакки с Бигменом, стал сосредоточенно вытирать руки мохнатым пластосорбовым полотенцем, которое вскоре, скомканное, исчезло в контейнере. Гардома хмурился, и с его смуглого лица не сходило выражение глубокой озабоченности. Казалось, даже черные, коротко стриженные волосы доктора топорщатся как-то встревоженно.
— Ну? — спросил Лакки.
— Я дал ему успокоительное. — Гардома смотрел куда-то мимо Лакки. — Думаю, он будет в порядке, когда проснется. Возможно, даже не вспомнит о случившемся.
— Доктор, такие приступы уже случались с Майндсом или это — первый?
— Ничего подобного до сих пор не наблюдалось, сэр. Во всяком случае, с момента его прибытия на Меркурий. Не знаю, что предшествовало этому, но последние несколько месяцев инженер Майндс находился в состоянии сильнейшего нервного напряжения.
— Отчего?
— Видите ли, он все время чувствовал себя виновным в том, что происходит с Проектом.
— А как по-вашему, такое чувство имело под собой основания?
— Нет. Безусловно, нет! Но это ему не мешало… Вы же успели убедиться, насколько разладился этот человек. Он буквально вбил себе в голову, что в происходящем все винят только его! Световой Проект, которым здесь занимаются, принадлежит к разряду работ чрезвычайно важных. Он поглотил и продолжает поглощать уйму денег и сил. На Майндсе лежит тяжелейший груз ответственности за все оборудование, за работу конструкторов, пятеро из которых, между прочим, старше его минимум на десять лет…
— А как получилось, доктор, что столь важный пост занял такой молодой человек?
Гардома улыбнулся, и обнажившиеся в улыбке белые, безупречной формы зубы несколько смягчили мрачность его облика.
— Субэфирная оптика, мистер Старр, совершенно новое направление в науке. И только молодой человек, только что выпорхнувший из школы, кое-что смыслит в ней.
— Такое впечатление, доктор, будто и вы разбираетесь в этом!
— Отнюдь нет… Просто Майндс немножко рассказывал… Мы ведь прибыли сюда на одном корабле, и уже тогда я был поражен, с какой увлеченностью говорил он о Проекте и возможностях, открываемых его осуществлением. Вам, должно быть, известно о них?
— Ничего, ровным счетом ничего.
— Так вот. Здесь мы имеем дело уже с гиперкосмосом — иными словами, той частью пространства, которая находится по ту сторону космоса в традиционном понимании. Законы, которые здесь незыблемы, в гиперкосмосе — отменяются! Скажем, нельзя двигаться со скоростью, превышающей скорость света, — ну нельзя! И до ближайшей звезды нужно тащиться целых четыре года. В гиперкосмосе же — совсем другое дело! Бери и лети хоть… — доктор осекся, а потом спросил с извиняющейся улыбкой: — Вы ведь знаете об этом?
— Конечно. Как, впрочем, и любой, я знаю, что гиперкосмические полеты сделали обычными путешествия к звездам, — сухо отозвался Лакки. — Но при чем тут Световой Проект?
— А вот при чем… — Доктор Гардома поднял вверх указательный палец и принял таинственный вид. — В вакууме обычного космоса свет распространяется, как известно, по прямой, строго по прямой. Изогнуть эту прямую можно только с помощью колоссальных гравитационных усилий. В гиперкосмосе — по-
