Дворец свинцовыми устами, Похож на мертвеца, Похож на Грозного-отца*, Народ «любимый» целовал… Тот хлынул прочь, за валом вал… Над Костромой, Рязанью, Тулой, Ширококостной и сутулой, Шарахал веник пуль дворца. Бежали, пальцами закрывши лица, И через них струилась кровь. Шумела в колокол столица, Но то, что было, будет вновь. Чугунных певчих без имен — Придворных пушек рты открыты: Это отец подымал свой ремень На тех, кто не сыты! И, отступление заметив, Чугунным певчим Шереметев* Махнул рукой, сказав: «Довольно Свинца крамольникам подпольным!» С челюстью бледной, дрожащей, угрюмой, С остановившейся думой Шагают по камням знакомым: «Первый блин комом!» Конец 1921
«Детуся! Если устали глаза быть широкими…»*
Детуся! Если устали глаза быть широкими, Если согласны на имя «браток», Я, синеокий, клянуся Высоко держать вашей жизни цветок. Я ведь такой же, сорвался я с облака*, Много мне зла причиняли За то, что не этот, Всегда нелюдим, Везде нелюбим. Хочешь, мы будем брат и сестра, Мы ведь в свободной земле свободные люди, Сами законы творим, законов бояться не надо, И лепим глину поступков. Знаю, прекрасны вы, цветок голубого. И мне хорошо и внезапно, Когда говорите про Сочи И нежные ширятся очи. Я, сомневавшийся долго во многом, Вдруг я поверил навеки: Что предначертано там, Тщетно рубить дровосеку. Много мы лишних слов избежим. Просто я буду служить вам обедню, Как волосатый священник с длинною гривой, Пить голубые ручьи чистоты, И страшных имен мы не будем бояться. 13 сентября 1921, начало 1922
Ю. С.*
Золотистые волосики, Точно день Великороссии. В светло-серые лучи Полевой глаз огородится: Это брызнули ключи Синевы у Богородицы. 1921
«Песенка — лесенка в сердце другое…»*
Песенка — лесенка в сердце другое. За волосами пастушьей соломы Глаза пастушески-святые. Не ты ль на дороге Батыя* Искала людей незнакомых? 1921
«Звенят голубые бубенчики…»*