часы.
— Безумец! Безумец! — сказал Эли. — Зачем ты помешал жить мне и ей!
— Эли, клянусь богом!.. Разве они не напали на тебя?! Я видел убегающий, воровской, черный изгиб спины. — Род плюнул. — Хоть убей, не понимаю.
Эли, подняв безжизненное тело, нервно смеялся. Пот выступил на его бледном лице. В лесу, где горел костер, раздавались крики испуга и смятения, костер гас, и щупальца страха ползли к сердцу Рода.
— Эли, бежим! — с тоской вскричал он. — Они окружают нас, Эли!
Стар нежно положил девушку и бросил ружье.
— Да, — сказал он, — ты прав. Бежим, но только отстреливайся ты один, ты, меткий убийца!
— Мне показалось, видишь ли… — торопливо заговорил Род и не кончил: медленный свист стрелы сделал его несообщительным. Он, заряжая на бегу карабин, помчался в сторону реки; за ним Стар.
А дальше был страшный ночной сон, когда, кружась во тьме, кланяясь ползущему свисту стрел и падая от изнеможения, два человека, из которых один, сохранивший ружье, бешено стрелял наугад, — пробрались к темной реке и лодке.
Однообразный плеск морских волн помогал капитану сосредоточиться. Он сидел под тентом, рассматривая морскую карту.
Из кают-компании вышел доктор, обмахиваясь брошюркой. Доктору надоело читать, и он бродил по судну, приставая ко всем. Увидев погруженного в занятие капитана, доктор остановился перед ним, сунув руки в карманы, и стал смотреть.
Капитан сердито зашуршал картой и стукнул карандашом по столу.
— Не мешайте, — мрачно сказал он. — Что за манера — прийти, уставиться и смотреть!
— Почему вы в шляпе? — рассеянно спросил доктор. — Ведь жарко.
— Отстаньте.
— Нет, в самом деле, — не смущаясь, продолжал эскулап, — охота вам париться.
— Я брошу в вас стулом, — заявил моряк.
— Согласен. — Доктор зевнул. — А я принесу энциклопедический словарь и поражу вас на месте.
Капитану надоело препираться. Он повернулся к доктору спиной и тяжело засопел, шаря в кармане трубку.
— А где Эли? — спросил доктор.
— У себя. Уйдите.
Доктор, напевая забористую кафешантанную песенку, сделал на каблуках вольт и ушел. Скука томила его. «Хорошо капитану, — подумал доктор, — он занят, скоро подымем якорь; а мне делать нечего, у меня все здоровы».
Он спустился по трапу вниз и постучал в дверь каюты владельца яхты.
— Войдите! — быстро сказал Эли.
В каюте рокотал и плавно звенел рояль. Доктор, переступив порог, увидел в профиль застывшее лицо Стара. Потряхивая головой, как бы подтверждая самому себе неизвестную другим истину, Эли торопливо нажимал клавиши. Доктор сел в кресло.
Эли играл второй вальс Годара, а впечатлительный доктор, как всегда, слушая музыку, представлял себе что-нибудь. Он видел готический, пустой, холодный и мрачный храм; в стрельчатых у купола окнах ложится, просекая сумрак, пыльный, косой свет, а внизу, где почти темно, белеют колонны. В храме, улыбаясь, топая ножками, расставив руки и подпевая сама себе, танцует маленькая девочка. Она кружится, мелькает в углах, исчезает и появляется, и нет у нее соображения, что сторож, заметив танцовщицу, возьмет ее за ухо.
Неодобрительно смотрит храм.
Эли оборвал такт и встал. Доктор внимательно посмотрел на него.
— Опять бледен, — сказал он. — Вы бы поменьше охотились, вообще сибаритствуйте и бойтесь меня. А где Род?
— Не знаю. — Эли задумчиво тер лоб рукой, смотря вниз. — Сегодня вечером яхта уходит.
— Куда?
— Куда-нибудь. Я думаю — на восток.
Доктор не любил переходов и охотно бы стал уговаривать юношу постоять еще недельку в заливе, но расстроенный вид Эли удержал его.
«Когда человек отравлен сплином, не следует противоречить, — думал доктор, покидая каюту. — Почему люди тоскуют? Может быть, это азбука физиологии, а может быть, здесь дело чистое… Существует ли душа? Неизвестно».
Ветер, поднявшийся с утра, не стих к вечеру, а усилился, и море, волнуя переливы звездных огней, ленивым плеском качало потонувшую во мраке яхту.
Матросы, ворочая брашпиль, ставя паруса и разматывая концы, оживили палубу резкой суетой отплытия. На шканцах стоял Эли, а Род, начиная сердиться на Стара «за принимание пустяков всерьез», вызывающе говорил, проходя мимо него с капитаном:
— Дьявольская страна, провались она сквозь землю!
К Эли, неподвижно смотрящему в темноту, подошел доктор, настроенный поэтически и серьезно.
— О ночь! — сказал он. — Посмотрите, друг мой, на это волшебное небо и грозный тихий океан и огни фонарей, — мы живем среди чудес, холодные к их могуществу.
Но Эли ничего не ответил, так как прекрасные земля и небо казались ему суровым храмом, где обижают детей.
Синий каскад Теллури
I
Вечерняя тишина
Рег соскочил с лошади. Впереди, у темных бараков, слышался мерный топот солдатских шеренг. На мгновение все стихло, затем хриплый голос прокричал что-то стремительное, жесткий треск барабана ответил ему резвой дробью. В промежутке между барабаном и голосом Рег бросил взгляд на прозрачную мглу залива. Гаснущий круг солнца освещал линию горизонта. Заиграли горнисты.
От первых звуков металлической мелодии бесстрастных, как тишина вечера, рожков лошадь Рега вздрогнула и попятилась. Он машинально гладил ее вспотевшую спину; проехать было нельзя; дорога, занятая солдатами, беспокойно звала его одолеть последние сотни шагов и встать лицом к цели.
Измученный бессонной ночью, проведенной на лошади, Рег слушал игру горнистов. Это была странная поэзия солдатского дня, элегия оставленных деревень, меланхолия хорошо вычищенных штыков. Последний раз ударили барабаны, и к Регу подошел офицер.
— Добрый вечер, — сказал он, чиркая спичкой, чтобы одновременно закурить сигару и осветить лицо проезжего. — Хотите держать пари?
— На что? — спросил Рег.
Офицер показался ему назойливым: он раскуривал сигару у самых колен Рега, вяло подбоченившись и поплевывая на пальцы.
— Вы хотите проехать в город, — продолжал офицер, — что значит для вас денежный риск? Я предлагаю пари за вашу смерть в продолжение трех недель. Идет? Два против одного?
— Мне некогда, — холодно возразил Рег, натягивая поводья. — Поищите кого-нибудь
