способна к таким вещам. Она — там, но я ничего не понимаю.
— Предположим, — сказал Детрей, — что случилось несчастье, — там, у сестры.
— Тогда не пишут писем, потому что у Моргианы есть автомобиль.
— Это верно.
— Вот видите. Но какое мученье! Мы еще едва отъехали от города.
Быстрота и ветер заставили их говорить с напряжением, отчего разговор смолк.
— У нас нет никаких серьезных догадок? — спросил Детрей. — Что может означать эта история?
— Я ничего не скрываю! — прокричала Ева, — я боюсь и хочу ее разыскать! Все дело в письме! Теряю голову!
Немногочисленные вопросы Детрея, с виду совершенно спокойного, рассердили ее. Так как он теперь умолк, смотря в сторону, Ева подумала, что он, вероятно, не очень благодарен ей за эту поездку, нарушившую, быть может, более приятный план поздних часов. Она сказала:
— Теперь скоро. Я начинаю думать спокойнее. Джесси должна быть там. Жаль, что вы мало знаете ее. Тогда вы простили бы меня за то, что я вас похитила.
— Я ее знаю, — сказал Детрей.
— Да?.. Как скоро..
Детрей помолчал, обдумывая ответ:
— Некоторых узнаешь скоро, — задумчиво сообщил он своей, слегка потешающейся про себя, компаньонке. — Все главное о них узнаешь сразу; а затем — целую жизнь — узнаешь какую-то мелочь, которая дает тон всему, вместе взятому.
— Значит, мелочь важнее?
— Должно быть, так.
— Ну, вы в противоречиях!
— Может быть, — согласился Детрей, не любивший никаких препирательств.
— Если вы знаете Джесси, скажите мне, какая она?
— Такая, какой вы ее знаете за время, более значительное, чем две мои встречи.
— Не увиливайте. Так какой же я ее знаю?
— Да именно той, такой.
— Какой такой?
— Какая она известна вам.
— Значит, не знаете!
— Отлично знаю!
— Самоуверенность!
— Нет, уверенность.
Неуязвимый с этой стороны, Детрей попался на коварное обещание:
— Если вы скажете, как определяете Джесси, я вам скажу, что она сказала о вас!
— А что?
— То, что вы знаете о себе.
— Однако, — сказал Детрей с тревогой, вызванной ее обещанием, — во-первых, вы явно подражаете мне. А, во-вторых, я уверен и знаю, что нет на свете лучшей девушки, как Джермена Тренган. Об этом говорит ее дыхание, весь ее вид, и я считаю большой честью для себя помогать вам в цели этой поездки.
— Большая речь, — сказала Ева, задумавшись. — Но я вас обманула, Детрей. Джесси ничего не сказала.
Детрей остался в уверенности, что Ева, из сожаления к нему, умалчивает о каком-нибудь маленьком издевательстве. Особенного внимания он на это не обратил, но легкомысленная пытливость Евы ему была неприятна. И все же — говорить о Джесси, произносить ее имя — было для него утешением. Его начала грызть тоска; но уже приехали, и второй раз за эту ночь у ворот «Зеленой флейты» остановился автомобиль, заявив о себе криком кларнета.
Гобсон, лежа в постели возле жены, размышлял вслух о причинах внезапного появления Джесси Тренган; ему не спалось.
— Не наше дело; потуши, наконец, огонь, — сказала ему жена. — Вот бьет три часа, и я не могу уснуть, так как ты то встаешь и куришь, то опять ворочаешься на кровати.
— Помолчи, кажется, кто-то еще приехал? — сказал Гобсон. В этот момент раздался автомобильный сигнал. Гобсон встал, оделся и пошел к двери.
— Что-то серьезное, — сказал он. — Если хочешь, туши огонь; мне теперь не уснуть.
Жена выбранила его за то, что он накликал своим бдением так много автомобилей, а Гобсон, с зажатым в руке ключом, прошел к воротам и отомкнул решетчатую дверь. Заглушая звон ключа, Ева крикнула:
— Мы ищем Джесси Тренган! Она здесь?
— Приехала часа три назад, — сказал Гобсон, распахивая дверь и придерживая рукой поднятый воротник пиджака.
Услыхав это, Детрей сразу устал. Слова Гобсона произвели впечатление лихорадочно распечатанной телеграммы, которая прекращает тревогу, после чего, вздохнув, хочется смеясь сесть.
— Фу, даже голова закружилась! — сказала Ева Страттон. — Я довольна. Они спят?
Гобсон прошел в глубь двора и заглянул по окнам бокового фасада. Два окна наверху были освещены.
— Есть свет, — сообщил он. — Но свет часто бывает ночью за последние дни. Наша горничная Нетти говорила, что барышня страдает бессонницей.
— Во всяком случае, мы войдем, — решила Ева. — Будьте добры похлопотать, чтобы нас приняли — Еву Страттон и Финеаса Детрея.
— Мне кажется, — сказал Детрей, — что вам приятнее будет пойти одной. Я подожду.
— Пожалуй. Но тут холодно и темно.
— Не желаете ли посидеть у огня? — сказал Гобсон. Детрей согласился. Гобсон отвел его в комнату, где спали дети. Теперь они все проснулись и, подняв головы со сбитых кроватей, широкими глазами изучали посетителя. Детрей уперся руками в бедра и подмигнул. Раздался подлый смех толпы, польщенной выходкой актера. Тогда вошла жена управляющего и пригласила гостя в столовую. Любопытство освежило ее грузное, недоспавшее тело, как умывание холодной водой. Убедившись из короткого ответа Детрея на ее замечание о погоде (он сказал: «двадцать минут четвертого»), что настаивать далее неделикатно, она со скорбью пошла к детям и накричала на них, чтобы те спали. Детрей сидел на стуле у покрытого клеенкой стола и курил. Хозяйка была поражена, когда, опять зайдя в столовую, услышала его, запоздавший минут на десять, ответ:
— Это верно: после заката солнца делается свежо. «Муж прав, будет торжествовать, что прав. У них что-то произошло, — подумала жена Гобсона. — Этот человек даже не видит, что я хожу здесь, перед самым его носом».
Между тем Гобсон проводил Еву в дом и, когда Нетти закрыла за ней дверь, вернулся к своей встревоженной семье, а Ева, как только вошла, увидала поджидавшую ее Моргиану. Она стояла в двери гостиной.
— Четвертый час ночи, — сказала Моргиана. — Нетти, вы не нужны. Итак, дорогая Ева, что значит этот скандал?
Ева, у которой захватило дыхание, слегка побледнела.
— Джесси нужно быть дома, — сказала она с твердостью. — Вы знаете, что она больна. Я хочу ее видеть, чтобы отвезти в город.
— Вы за этим приехали?
— Единственное мое оправдание.
— Со мной вам не о чем говорить?
— Нет, Моргиана. Я все сказала вчера.
— Пройдите, Ева. Я вас простила. Так Джесси вас надула, исчезла, да?
— Моргиана, проведите меня к Джесси. Разговор становится странен, — поймите это! Где Джесси!
