Стержень, который он держал в пальцах, стал твердым, как кость, и зажил собственной жизнью.
Ее запах кружил Хэлу голову. Рука его двигалась быстро, но не так быстро, как билось сердце. Он знал, что это грех и глупость. Отец предупреждал его, но он не мог остановиться. Он корчился на стуле. Океан любви все сильнее давил на дамбу его сопротивления, словно высокий неудержимый прилив. Хэл негромко вскрикнул, и океан прорвал дамбу. Хэл почувствовал, как теплая жидкость стекает по напряженным мышцам его ног; потом ее тяжелый запах изгнал из его ноздрей священный аромат волос женщины.
Хэл сел, тяжело дыша, весь в поту, и позволил себе погрузиться в море вины и отвращения. Он предал доверие отца, нарушил данное ему обещание, своей низкой похотью осквернил чистый, любимый святой образ.
Не в силах больше ни мгновения оставаться в своей каюте, он набросил парусиновую куртку и побежал по лестнице на палубу. Немного постоял у форштевня, тяжело дыша. Свежий соленый воздух прогнал чувство вины и отвращения. Хэл почувствовал себя увереннее и осмотрелся, желая понять, что происходит.
Корабль по-прежнему шел под парусами, попутный ветер дул в корму. Его мачты раскачивались на фоне великолепного звездного ковра. Слева можно было с трудом рассмотреть темную массу материка. В ладони над темной полоской суши стояла Большая Медведица, ностальгическое воспоминание о земле, в которой он родился, и о прошедшем там детстве.
На юге ослепительно горело созвездие Кентавра, стоявшее над его правым плечом, а посередине — могучий Южный Крест. Это символ нового мира за Линией.
Хэл посмотрел на руль и увидел в защищенном от ветра углу полуюта огонек трубки отца. Он не хотел сейчас встречаться с отцом, поскольку был уверен: вина и порок будут так ясно начертаны на его лице, что отец увидит это даже в полутьме. Однако Хэл знал, что отец его видел и сочтет странным, если сын не продемонстрирует свое уважение. Поэтому Хэл быстро подошел к отцу.
— Прошу снисхождения, отец. Я вышел глотнуть воздуха, чтобы прочистить голову, — пробормотал он, не глядя в глаза сэру Фрэнсису.
— Не болтайся здесь слишком долго, — предупредил его отец. — Я хочу, чтобы ты закончил задание до начала твоей вахты.
Хэл торопливо пошел вперед. Просторная палуба все еще была ему незнакома. Многие товары и груз с каравеллы не вошли в забитые трюмы галеона и теперь лежали на палубе. Хэл пробирался между бочками, ящиками и бронзовыми кулевринами.
Он так погрузился в свою вину и раскаяние, что почти ничего вокруг не замечал, пока не услышал где-то поблизости тихий заговорщицкий шепот. Он мгновенно пришел в себя и всмотрелся.
Несколько фигур прятались в тени грузов у самой носовой надстройки. Их вкрадчивые движения показались Хэлу подозрительными.
После суда экипажа Сэма Боуэлза и его товарищей отвели на нижнюю палубу галеона и закрыли в небольшом помещении, которое служило, должно быть, кладовой плотника. Здесь не было света и почти не было воздуха. Запах перца и трюмной воды душил, и было так тесно, что все пятеро не могли лечь на полу одновременно. Пленники устроились как могли в этом узком пространстве и долго молчали в отчаянии.
— Где мы? Ниже ватерлинии, как вы думаете? — жалобно спросил Эд Брум.
— Никто из нас не знает этот голландский корпус, — сказал Сэм Боуэлз.
— Думаете, они нас убьют? — спросил Питер Ло.
— Да уж не обнимут и не поцелуют, не сомневайся, — хмыкнул Сэм.
— Протащат под килем, — прошептал Эд. — Я однажды видел такое. Когда беднягу протащили под кораблем и вытянули с другой стороны, он был мертв, как крыса в пивном бочонке. И мяса на его костях почти не осталось: все соскребли раковины на днище. Из него торчали белые кости.
Они немного подумали над этим. Потом Питер Ло сказал:
— Я видел, как в Тайберне в пятьдесят девятом вешали судей, приговоривших к смерти короля. Они казнили короля Карла, отца Черного Парня. Этим судьям вспороли животы, как рыбе, подвесили на железные крюки и вертели, пока не выпали все внутренности; кишки вытягивали из них, как веревки. Потом отрубили им члены и яйца…
— Заткни пасть! — рявкнул Сэм, и все снова погрузились в мрачное молчание.
Час спустя Эд Брум пробормотал:
— Откуда-то идет воздух. Вроде дует в шею.
Немного погодя Питер Ло сказал:
— Эй, и верно. Я тоже это чувствую.
— Что за этой переборкой?
— Никто не знает. Может, главный грузовой трюм.
Послышалось царапанье, и Сэм спросил:
— Что ты делаешь?
— Тут щель между досками. Из нее идет воздух.
— Дай-ка посмотреть. — Сэм подполз и через несколько мгновений согласился: — Ты прав. Я могу просунуть в нее пальцы.
— Если б расширить ее…
— Если Большой Дэниел поймает тебя за этим, ты пропал.
— А что он сделает? Утопит нас или четвертует? Он и так собирается это сделать.
Сэм какое-то время трудился в темноте, потом сказал:
— Если бы чем разжать доски.
— Я сижу на куске дерева.
— Дай-ка его сюда.
Теперь работали все и в конце концов сумели просунуть в щель в переборке конец прочной деревянной распорки. Используя ее в качестве рычага, они надавили всем своим весом. Дерево с треском подалось, и Сэм просунул руку в отверстие.
— Там свободное пространство. Возможно, сумеем выбраться.
Все по очереди принялись расширять отверстие, в спешке ломая ногти и загоняя щепки в ладони.
— Назад! Отойдите! — сказал Сэм и первым протиснулся в отверстие. Как только они услышали, что он с той стороны отползает, все по очереди последовали за ним.
Пробираясь на ощупь вперед, Сэм задыхался: острый запах перца жег горло. Они очутились в трюме, где лежали бочонки с пряностями. Света почти не было; его слабые лучи пробивались только сверху, где не были закреплены люки.
Они едва протискивались между рядами бочек (каждая выше человеческого роста), а проползти над ними было нельзя: слишком низкая палуба. И хотя протиснуться в конечном счете удавалось, это было трудно и опасно.
От движения корабля тяжелые бочки слегка смещались. Они ударялись друг о друга и натягивали удерживавшие их канаты. Если человек застрянет между ними, его раздавит, как таракана.
Сэм Боуэлз был самый малорослый. Он полз впереди, остальные следом. Вдруг в трюме прозвучал резкий, полный боли крик. Все застыли.
— Тише, тупой ублюдок! — в ярости обернулся Сэм. — Ты всех нас выдашь.
— Рука! — кричал Питер Ло. — Вытащите меня!
Большая бочка качнулась в сторону, потом вернулась на место и прижала руку к палубе. Она продолжала двигаться, терзая конечность; все слышали треск костей, словно сухую пшеницу размалывали жернова. Питер Ло истошно кричал, и его невозможно было успокоить: боль лишила его разума.
Сэм повернул назад и подполз к нему.
— Закрой пасть!
Он схватил Питера за плечо и попытался высвободить его руку. Но та прочно застряла, а Питер закричал еще громче.
— Ничего не поделаешь, — проворчал Сэм, развязывая веревку, которая служила ему поясом. Он набросил на голову Ло петлю и затянул. Откинулся, упираясь обеими ногами в спину жертвы, и потянул изо всех сил. Дикий крик Питера резко оборвался. Сэм еще какое-то время держал веревку, пока тело не
