сыщики, и, отскочив на несколько шагов, решил продать свою жизнь как можно дороже. Я моментально поднял ружье, приложился и уже хотел выстрелить, как услышал:
— Не стреляй. Мы сражались за Генриха Антона Лейхтвейса.
— Вы, конечно, поймете, друзья мои, как быстро опустилось мое ружье, хотя на минуту у меня промелькнула мысль: не западня ли это? Но, к счастью, я ошибся. Передо мной стояли три человека, без всякого намека на оружие, кроме горных палок. Прежде чем я успел спросить, кто они и почему стоят на моей дороге, один из них, вся внешность которого мне показалась очень знакомой, заговорил:
— Разве вы меня не узнаете? Я кузнец из Бибриха и участвовал в битве против уголовного следователя Преториуса; я обманул людей, посланных для поимки атамана Лейхтвейса, а вот эти два товарища даже жертвовали жизнью для него.
— Но что же вы теперь хотите? — спросил я их. — Что могу я сделать для вас?
— Что мы хотим? — ответил кузнец. — Мы уже несколько дней бродим по лесу, разыскивая Антона Лейхтвейса; если он еще жив, то нам нужно с ним поговорить… Слышишь, нам нужно с ним поговорить, и ты должен провести нас к нему.
— О, друзья мои, это сделать не так-то легко, как вы воображаете. Я нисколько не сомневаюсь, что у вас относительно Лейхтвейса только самые хорошие намерения, потому что теперь я узнаю тебя, бибрихский кузнец. Твоя исполинская фигура бросилась мне в глаза еще во время битвы. Я хорошо помню, как ты бросился в толпу и, подняв огромный молот, сыпал им удары направо и налево. Но получить возможность говорить с Генрихом Антоном Лейхтвейсом не так-то легко. Я не смею вести вас к нему, хотя бы вы были его родными братьями. Вы не должны узнать его тайного жилища: если хоть один раз чья- нибудь нога переступит порог его, то Лейхтвейс может считать себя погибшим. Поэтому, кто раз попал к нему, тот с той же минуты должен у него и жить и умереть.
— В таком случае Лейхтвейсу придется увидеться с нами где-нибудь в другом месте. Скажи ему, что жители Доцгейма, Бибриха и других окрестных деревень очень страдают от жестокости герцога и не видят другого спасения, как в помощи Генриха Антона Лейхтвейса. Скажи ему, что мы присланы к нему уполномоченными; если он не может помочь нам, то пусть хоть подаст добрый совет, так как беда наша очень серьезна и велика.
— Что же ты ответил этим людям? — поспешно спросил Лейхтвейс. — Я надеюсь, ты им не отказал, Рорбек? Потому что эти честные люди рисковали за нас своей жизнью и свободой и мы многим им обязаны. Я предпочитаю скорей попасть в руки палача и умереть на эшафоте, чем допустить, чтобы кто-нибудь имел право обвинить меня в неблагодарности. Если кто хоть раз оказал услугу Генриху Антону Лейхтвейсу, то он ему воздаст в десять раз больше за нее.
— Я не отослал их, — ответил Рорбек, — я только остерегся показать им вход в нашу пещеру. Теперь они стоят на той стороне у трех красных буков и ждут ответа, хочешь ли ты, великий атаман, их видеть и где они могут встретить тебя?
Лейхтвейс на минуту задумался.
— Рорбек и Бенсберг, — приказал он затем, — пойдите к этим добрым людям, уполномоченным Бибриха и Доцгейма, тщательно завяжите им глаза, чтобы они решительно ничего не могли увидеть и подсмотреть, и приведите их в нашу пещеру, конечно, приняв все требуемые меры предосторожности. Я хочу посмотреть на этих несчастных, выслушать их и, если Бог даст, помочь им.
— Извини, атаман, — вмешался Зигрист, — не лучше ли принять уполномоченных в лесу? Ты знаешь, что вся наша безопасность зависит от непроницаемой тайны этой пещеры. Она нас укрывает, охраняет, спасает от всех опасностей, которым мы так часто подвергаемся. Я содрогаюсь при мысли, что тайна эта может быть нарушена, что кто-нибудь, кроме нас, может упомянуть о нашей пещере.
— Я ничуть не опасаюсь этого, друг Зигрист, — возразил Лейхтвейс. — Кто попадет в пещеру с завязанными глазами, тот ни в каком случае не сможет узнать, где находится вход в нее, и впоследствии никогда не найдет его. К тому же эти люди ради нас жертвовали жизнью, сражались за нас… из такого материала не делаются предатели. Рорбек и Бенсберг, идите и приведите мне уполномоченных от Доцгейма и Бибриха.
После этого не последовало никаких возражений, и Рорбек с Бенсбергом удалились. Их лица были скрыты черными полумасками, чтобы впоследствии крестьяне не могли их узнать. Они нашли уполномоченных у трех красных буков, недалеко от пещеры.
Луна ярко освещала местность, так что крестьяне могли еще издали увидеть приближение разбойников.
— Теперь, друзья мои, держитесь, — проговорил кузнец из Бибриха. — Мы должны храбриться, потому что, вероятно, через несколько минут будем стоять перед знаменитым разбойником Лейхтвейсом.
— О, если бы нам только удалось тронуть его сердце. Если бы он согласился помочь в нашей великой беде.
— На то воля Божия, — с волнением воскликнули остальные.
Бенсберг и Рорбек медленно подошли и поклонились уполномоченным, которые, в свою очередь, отвесили им по низкому поклону.
— Люди из Доцгейма и Бибриха, — заговорил Рорбек, вы желаете говорить с Генрихом Антоном Лейхтвейсом, разбойником Рейнланда, владетелем Нероберга, и высказать ему свою просьбу?
— Да, это наше самое горячее желание, — ответил кузнец от имени своих товарищей.
— А поклянетесь ли вы, что не враждебное намерение привело вас к Лейхтвейсу? Поклянетесь ли, что вы пришли как друзья, а не как шпионы?
— Клянемся! — воскликнул кузнец, ударяя себя кулаком в грудь. — Мы не имеем никаких враждебных намерений против Лейхтвейса и его товарищей.
— В таком случае наш атаман Генрих Антон Лейхтвейс согласился принять вас.
Радостное выражение разлилось по лицам уполномоченных.
— Назовите ваши имена.
— Меня зовут Филипп Ронет, я кузнец в Бибрихе, — произнес тот, который был всех выше и стройнее.
— А я — единственный сын богатого крестьянина Крюгера, — проговорил молодой человек лет двадцати, с кудрявыми, белокурыми волосами и голубыми глазами, чрезвычайно симпатичной наружности.
— Меня же зовут Готфридом Радмахером, — пояснил третий, лет около тридцати, средней полноты, но сильный и коренастый, — я женат, имею двух детей и владею в Бибрихе маленьким домом и небольшим клочком земли.
Бенсберг занес в записную книжку их имена и звания.
— Имеете ли вы при себе оружие? — спросил Рорбек.
— Нет, — ответил кузнец, — мы с намерением оставили его дома. Я не взял даже моего кузнечного молота, без которого никогда не выхожу.
— Вы поступили правильно и умно, но все-таки мы должны завязать вам глаза, и вы должны обещать не стараться узнать дорогу, по которой пойдете к атаману.
— Мы готовы, — проговорил кузнец, — делайте с нами, что хотите.
Бенсберг вынул три больших черных из непрозрачной ткани платка и не только завязал уполномоченным от Бибриха и Доцгейма глаза, но еще опустил концы на подбородок и, обернув вокруг шеи, крепко затянул на затылке. Затем он сделал ножом маленькие надрезы в тех местах, где приходились нос и рот, чтобы можно было дышать.
Рорбек взял за руку кузнеца, а Бенсберг остальных двух, и все отправились по непроходимым тропинкам Нероберга. Хотя пещера Лейхтвейса находилась от красных буков не больше как в десяти минутах ходьбы, но Бенсберг и Рорбек не дали уполномоченным возможности догадаться об этом. Они водили их, по крайней мере, около часа, вдоль и поперек горы, поднимались на возвышенность, опускались в овраги, входили в густой лес и там долго кружили около одного и того же места; несколько раз выходили на одну и ту же дорогу и снова возвращались по ней. Таким способом кузнец и его товарищи окончательно потеряли всякое представление о направлении, по какому их вели. Наконец они подошли к Лейхтвейсовой пещере.
