крупные, облитые жиром члены. Он испытывал почти чувство человека, неодетого в обществе.
— Представь, представь меня своим новым друзьям, — говорил он дочери, пожимая локтем ее руку. — Я и этот твой гадкий Соден полюбил за то, что он тебя так справил. Только грустно, грустно у вас. Это кто?
Кити называла ему те знакомые и незнакомые лица, которые они встречали. У самого входа в сад они встретили слепую m-me Berthe с проводницей, и князь порадовался на умиленное выражение старой француженки, когда она услыхала голос Кити Она тотчас с французским излишеством любезности заговорила с ним, хваля его за то, что у него такая прекрасная дочь, и в глаза превознося до небес Кити и называя ее сокровищем, перлом и ангелом-утешителем.
— Ну, так она второй ангел, — сказал князь, улыбаясь — Она называет ангелом нумер первый mademoiselle Вареньку.
— Oh! Mademoiselle Варенька — это настоящий ангел, allez[32], — подхватила m-me Berthe.
В галерее они встретили и самую Вареньку. Она поспешно шла им навстречу, неся элегантную красную сумочку.
— Вот и папа приехал! — сказала ей Кити. Варенька сделала просто и естественно, как и все, что она делала, движение, среднее между поклоном и приседанием, и тотчас же заговорила с князем, как она говорила со всеми, нестесненно и просто.
— Разумеется, я вас знаю, очень знаю, — сказал ей князь с улыбкой, по которой Кити с радостью узнала, что друг ее понравился отцу. — Куда же вы так торопитесь?
— Maman здесь, — сказала она, обращаясь к Кити. — Она не спала всю ночь, и доктор посоветовал ей выехать. Я несу ей работу.
— Так это ангел нумер первый! — сказал князь, когда Варенька ушла.
Кити видела, что ему хотелось посмеяться над Варенькой, но что он никак не мог этого сделать, потому что Варенька понравилась ему.
— Ну вот и всех увидим твоих друзей, — прибавил он, — и мадам Шталь, если она удостоит узнать меня.
— А ты разве ее знал, папа? — спросила Кити со страхом, замечая зажегшийся огонек насмешки в глазах князя при упоминании о мадам Шталь.
— Знал ее мужа и ее немножко, еще прежде, чем она в пиетистки записалась.*
— Что такое пиетистка, папа? — спросила Кити, уже испуганная тем, что то, что она так высоко ценила в госпоже Шталь, имело название.
— Я и сам не знаю хорошенько. Знаю только, что она за все благодарит бога, за всякое несчастие, и за то, что у ней умер муж, благодарит бога. Ну, и выходит смешно, потому что они дурно жили.
— Это кто? Какое жалкое лицо! — спросил он, заметив сидевшего на лавочке невысокого больного в коричневом пальто и белых панталонах, делавших странные складки на лишенных мяса костях его ног.
Господин этот приподнял свою соломенную шляпу над вьющимися редкими волосами, открывая высокий, болезненно покрасневший от шляпы лоб.
— Это Петров, живописец, — отвечала Кити, покраснев. — А это жена его, — прибавила она, указывая на Анну Павловну, которая, как будто нарочно, в то самое время, как они подходили, пошла за ребенком, отбежавшим по дорожке.
— Какой жалкий, и какое милое у него лицо! — сказал князь. — Что же ты не подошла? Он что-то хотел сказать тебе?
— Ну, так подойдем, — сказала Кити, решительно поворачиваясь. — Как ваше здоровье нынче? — спросила она у Петрова.
Петров встал, опираясь на палку, и робко посмотрел на князя.
— Это моя дочь, — сказал князь. — Позвольте быть знакомым.
Живописец поклонился и улыбнулся, открывая странно блестящие белые зубы.
— Мы вас ждали вчера, княжна, — сказал он Кити.
Он пошатнулся, говоря это, и, повторяя это движение, старался показать, что он это сделал нарочно.
— Я хотела прийти, но Варенька сказала, что Анна Павловна присылала сказать, что вы не поедете.
— Как не поедем? — покраснев и тотчас же закашлявшись, сказал Петров, отыскивая глазами жену. — Анета, Анета! — проговорил он громко, и на тонкой белой шее его, как веревки, натянулись толстые жилы.
Анна Павловна подошла.
— Как же ты послала сказать княжне, что мы не поедем! — потеряв голос, раздражительно прошептал он ей.
— Здравствуйте, княжна! — сказала Анна Павловна с притворною улыбкой, столь непохожею на прежнее ее обращение. — Очень приятно познакомиться, — обратилась она к князю. — Вас давно ждали, князь.
— Как же ты послала сказать княжне, что мы не поедем? — хрипло прошептал еще раз живописец еще сердитее, очевидно раздражаясь еще более тем, что голос изменяет ему и он не может дать своей речи того выражения, какое бы хотел.
— Ах, боже мой! Я думала, что мы не поедем, — с досадою отвечала жена.
— Как же, когда… — он закашлялся и махнул рукой. Князь приподнял шляпу и отошел с дочерью.
— О, ох! — тяжело вздохнул он, — о, несчастные!
— Да, папа, — отвечала Кити. — Но надо знать, что у них трое детей, никого прислуги и почти никаких средств. Он что-то получает от Академии, — оживленно рассказывала она, стараясь заглушить поднявшееся волнение в ней вследствие странной в отношении к ней перемены Анны Павловны.
— А вот и мадам Шталь, — сказала Кити, указывая на колясочку, в которой, обложенное подушками, в чел-то голубом и сером, под зонтиком лежало что-то.
Это была г-жа Шталь. Сзади ее стоял мрачный здоровенный работник-немец, катавший ее. Подле стоял белокурый шведский граф, которого знала по имени Кити. Несколько человек больных медлили около колясочки, глядя на эту даму, как на что-то необыкновенное.
Князь подошел к ней. И тотчас же в глазах его Кити заметила смущавший ее огонек насмешки. Он подошел к мадам Шталь и заговорил на том отличном французском языке, на котором уже столь немногие говорили теперь, чрезвычайно учтиво и мило.
— Не знаю, вспомните ли вы меня, но я должен напомнить себя, чтобы поблагодарить за вашу доброту к моей дочери, — сказал он ей сняв шляпу и не надевая ее.
— Князь Александр Щербацкий, — сказала мадам Шталь, поднимая на него свои небесные глаза, в выражении которых Кити заметила неудовольствие. — Очень рада. Я так полюбила вашу дочь.
— Здоровье ваше все нехорошо?
— Да я уж привыкла, — сказала мадам Шталь и познакомила князя со шведским графом.
— А вы очень мало переменились, — сказал ей князь. — Я не имел чести видеть вас десять или одиннадцать лет.
— Да, бог дает крест и дает силу нести его. Часто удивляешься, к чему тянется эта жизнь… С той стороны! — с досадой обратилась она к Вареньке, не так завертывавшей ей пледом ноги.
— Чтобы делать добро, вероятно, — сказал князь, смеясь глазами.
— Это не нам судить, — сказала госпожа Шталь, заметив оттенок выражения на лице князя. — Так вы пришлете мне эту книгу, любезный граф? Очень благодарю вас, — обратилась она к молодому шведу.
— А! — вскрикнул князь, увидав московского полковника, стоявшего около, и, поклонившись госпоже Шталь, отошел с дочерью и с присоединившимся к ним московским полковником.
— Это наша аристократия, князь! — с желанием быть насмешливым сказал московский полковник, который был в претензии на госпожу Шталь за то, что она не была с ним знакома.
