14 марта.
Адрес: Л. Н. Толстому, Тула.
Еще вопрос: что за лицо был комендант Сукин*.
333. A. A. Толстой
Прочел письма к вам и посылаю их*, понимая, как вы ими должны дорожить. Я нашел в них больше того, что я искал. Многие, особенно из Крыма, прелестны и чрезвычайно трогательны.
Дома нашел все благополучно и привез самое приятное воспоминание о проведенных с вами днях — теплое, твердое и спокойное. Желаю, чтобы и я вам оставил такое же впечатление.
То, о чем я просил вас узнать, разведать, еще больше, чем прежде, представляется мне необходимым теперь, когда я весь погрузился в тот мир, в котором я живу. Надобно, чтоб не было виноватых*.
Искренно любящий вас друг
334. H. H. Страхову
Очень благодарен вам, дорогой Николай Николаевич, за присылку тетради Семевского*. Я ее прочел и отослал и прошу другую — именно записки Бестужева*.
Еще просьба: путешествие ипока Парфения* и попа- раскольника Авакума* и раскольничьего что есть, но не обработанного, а сырого матерьяла. Если что есть, или вы узнаете, пришлите мне, пожалуйста. Стасова, как члена Комитета* и т. д. Николая I, я очень прошу, не может ли он найти, указать — как решено было дело повешения 5-х, кто настаивал, были ли колебания и переговоры Николая с его приближенными?*
Кюхельбекер трогателен, как и все люди его типа — не поэты, но убежденные, что они поэты, и страстно преданные этому мнимому призванию. Кроме того, 15 лет заточения*.
Я отсюда слежу мысленно за вашей работой и боюсь, чтобы Степа* не мешал вам, и боюсь уговаривать вас побывать у графини Толстой только поэтому. Хочется же мне, чтобы вы познакомились с ней, чтобы узнать взаимное впечатление мне близких людей.
Как мне ни досаден Соловьев, я не желаю, чтобы вы писали о нем. Решительно не стоит того*. Ваше суждение, что он выводит à priori то, что узнал à posteriori, совершенно верно. Я тоже наводил справки о Софии*. Она изображалась в древней русской иконописи женщиной, воздевающей руки к небу,
Ваш всей душой
16 марта.
335. A. A. Фету
Не сердитесь на меня, дорогой Афанасий Афанасьевич, за то, что давно не писал. Виноват. А вы, добрый человек, не покидаете меня, зная, что мне нужно знать, что вы существуете в Будановке. Я на прошлой неделе был, после 17 лет, в Петербурге для покупки у генерала Бистрома самарской земли.
Им там весело и все очень просто, так за что же нам сердиться? Что они выпивают кровь из России и это так надобно, а то бы мы с жиру бесились, а у них все это дижерируется* очень легко. Так что и за это нам обижаться не следует, но за то, что они глупы — это бы еще ничего — но, несмотря на чистоту одежды, низменны до скотообразности, это мне было ужасно тяжело в мое пребывание там.
Это оттуда Фета
Ваш
336. В. В. Стасову
Очень вам благодарен, Владимир Васильевич, и за письмо Фотия*, и за фельетон*, и за ваше письмо. Фельетон ваш хоть немного поправил то дело, что я не успел быть на выставке, — дал мне понятие о ней, но тем более жалко, что не видал картин Мясоедова и Савицкого*. Содержание этих картин для меня интересно; но обоих художников этих я помню по их произведениям, и у обоих, мне кажется, один недостаток холодности, ничего им особенно не хочется сказать. Ваше суждение о Репине* я вполне разделяю; но он, кажется, не выбрался еще на дорогу, а жару в нем больше всех.
Обо мне, что вы пишете, по правде сказать, мне было неприятно*. Оставьте меня в покое. Я не люблю, когда говорят обо мне, не потому, что я не тщеславен, а потому, что я знаю за собой эту слабость и стараюсь от нее исправиться.
Копия с записки Николая, о которой вы пишете*, была бы для меня драгоценностью, и не могу вам выразить мою благодарность за это.
Моя поездка в Петербург оставила мне больше сожалений, чем хороших впечатлений, — и то, что я не видал Крамского, Григоровича, и то, что с вами не успел поговорить о многих и многих вещах, между прочим о музыке, о которой я уже давно мечтаю расспросить именно вас.
Еще просьба к вам: как адрес Тургенева? Пожалуйста, напишите мне.
Ваш
6 апреля 78.
337. Н. Н. Страхову
