Том 18. Избранные письма 1842-1881

сражений, не такие сухие и лживые, как в других журналах. Подвиги храбрости, биографии и некрологи хороших людей и преимущественно из темненьких; военные рассказы, солдатские песни, популярные статьи об инженерном, артиллерийском искусстве и т. д. Штука эта мне очень нравится: во-первых, я люблю эти занятия, а во-вторых, надеюсь, что журнал будет полезный и не совсем скверный. Все это еще предположения до тех пор, пока не узнаем ответа государя, а я, признаюсь, боюсь за него: в пробном листке, который послан в Петербург, мы неосторожно поместили 2 статьи, одна моя, другая Ростовцева, не совсем православные^*. Для этой же штуки мне и нужны 1500 р., которые лежат в приказе и которые я просил Валерьяна^* прислать мне. Так как я уже проболтался тебе об этом, то передай и ему. Передай кстати Валерьяну, что я на днях имел счастье представляться его бывшему генералу^*, что он ужасно стар, что, несмотря на то, что он это скрывает, я убежден, что [у] него песок из ж… сыпется, что под Алмой он вел себя столько же храбро — сколько и глупо. Между прочим, об нем очень спрашивал.

Я, слава богу, здоров, живу весело и приятно с самых тех пор, как пришел из-за границы. Вообще все мое пребывание в армии разделяется на 2 периода, за границей скверный, — я был и болен, и беден, и одинок, — в границах приятный: я здоров, имею хороших приятелей, но все-таки беден, — деньги так и лезут.

Писать не пишу, но зато испытываю, как меня дразнит тетенька. Одно беспокоит меня: я 4-й год живу без женского общества, я могу совсем загрубеть и не быть способным к семейной жизни, которую я так люблю. Прощай же, бог знает, когда мы увидимся, ежели вы с Николенькой не вздумаете отъезжим полем завернуть как-нибудь из Тамбова в главную квартиру, а война, кажется, затянулась надолго. За Силистрию я, как и следовало, не представлен, а по линии получил подпоручика, чему очень доволен, а то у меня было слишком старое обличие для прапорщика, — стыдно было.

36. Н. А. Некрасову

1854 г. Декабря 19. Эски-Орда.

Милостивый государь Николай Алексеевич.

Или мои или ваши письма или те и другие — не доходят — иначе я не могу объяснить себе вашего 6 -ти месячного молчания;^{l* a между тем мне бы очень многое было интересно знать от вас. «Современника» тоже с августа я не получаю.}

Напечатаны ли и когда будут напечатаны «Рассказ маркера» и «Отрочество» и почему не получаю я «Современника»?^* Уведомьте меня, пожалуйста, об этом и письмом страховым, чтобы это было вернее.

Адрес мой все тот же: в Кишинев, в главный штаб Южной армии. Мне особенно хотелось бы теперь успокоиться насчет этих 2-х вещей — то есть прочесть их в печати и забыть — для того, чтобы заняться отделкой новых вещей, которые надеюсь поместить в вашем журнале и для которых у меня матерьялов гибель. Матерьялов современного, военного содержания, набранных и приготовленных не для вашего журнала, но для «Солдатского листка», о попытке основания которого при Южной армии вы слышали, может быть, в Петербурге. На проект мой государь император всемилостивейше изволил разрешить печатать статьи наши в «Инвалиде»!^* В ожидании скорого ответа вашего с совершенным уважением имею честь быть

ваш покорнейший слуга гр. Л. Толстой.

19 декабря.

1855

37. Т. А. Ергольской <перевод с французского>

1855 г. Января 6. Симферополь.

6 января.

Дорогая и чудесная тетенька!

Я знаю, что в глубине души вы не можете сомневаться в моей любви и в том, что она не изменится ни при каких обстоятельствах, и что огорчением вызваны ваши жестокие слова о том, что вы сомневаетесь в моей любви, которая и в разлуке не ослабла и растет с годами день от дня. Ваше письмо от 23 октября, которое я получил 3 января, меня очень опечалило^*.

За прошлое лето я написал вам более 5 писем, из них половина, как я вижу, не дошла. Ради бога, дорогая тетенька, никогда не объясняйте равнодушием мое молчание; вы лучше всех знаете, что это не так; что сильнее привязанности у меня нет и не будет в жизни; так не обижайте меня, говоря, что в ней сомневаетесь и что, вероятно, ваши письма не доставляют мне удовольствия. Я говорил и повторяю от глубины души (я слишком почитаю вас, чтобы осквернить свои чувства к вам неправдою), что ваши письма не удовольствие доставляют мне, но что они для меня огромное благо, что я делаюсь совсем другим, делаюсь лучше, получив одно из ваших писем, что я перечитываю 80 раз, счастлив так, что не могу усидеть на месте, хочется всем их прочесть, что, ежели я вступил на дурной путь, я останавливаюсь и начинаю вырабатывать правила, чтобы исправиться. Ради бога, дорогая тетенька, раз навсегда, объясняйте мое молчание или неаккуратностью почты (которая чрезмерна в это время), или тем, что понапрасну не хочу вас волновать. А меня не наказывайте своим молчанием.

Я не участвовал в двух кровопролитных и несчастных сражениях в Крыму^*, но я прибыл в Севастополь тотчас после того, которое произошло 24- го, и прожил там месяц. Боев в открытом поле не происходит теперь из-за зимнего времени, а зима стоит суровая, осада же продолжается. Каков будет исход кампании, одному богу известно; как бы то ни было, так или иначе, Крымская война должна окончиться месяца через три или четыре. Но увы! окончание Крымской кампании не значит конец войны; похоже, что она затянется надолго. Кажется, я упоминал в письме к Сереже^* и Валерьяну^* об одном занятии, которое меня привлекало; теперь это дело решенное, и я могу о нем говорить. Я задумал основать военный журнал. Проект этот я выработал в сотрудничестве многих выдающихся людей, он был одобрен князем и послан на усмотрение его величества; но так как у нас всюду интрига, нашлись люди, которые опасались конкуренции этого журнала, да кроме того, может быть, и направление его было не во взглядах правительства. Государь отказал.

Эта неудача, сознаюсь, меня огорчила ужасно и изменила мои планы. Ежели, бог даст, скоро кончится Крымская кампания, ежели я не получу места, которым я был бы доволен, ежели не будет войны в России, я уеду из армии в Петербург и поступлю в военную академию. Мне пришло это в голову, во-первых, потому что я не хочу бросать литературы, которою невозможно заниматься в условиях походной жизни, во-вторых, потому что я, кажется, становлюсь честолюбив, то есть не честолюбив, я хочу приносить пользу, а для этого надо быть чем-нибудь больше, чем подпоручик, а в-третьих, потому что я вас всех увижу и также всех своих друзей. Николенька мне пишет, что Тургенев познакомился с Машенькой;^* я в восторге от этого; ежели вы встретитесь с ним у них, скажите Вареньке^*, что поручаю ей поцеловать его от меня и сказать ему, что, хотя я знаком с ним только по его сочинениям, я многое бы хотел ему сказать. Прощайте, дорогая тетенька; как всегда бывает на Новый год (с которым я вас сердечно поздравляю), я строю пропасть планов и между ними тот, что я увижусь с вами месяцев через 5 или 6, мне приятнее всего. Не знаю, что со мной будет в