проявляются признаки гнева и удивлялся, почему он до сих пор сдерживается. — Вот уж не думал, что Индия так благотворно воздействует на нравственность. Я был убежден в обратном.
— Ах, отец, так больше не может продолжаться, и ты это знаешь. Отошли ее назад в Лестершир, если хочешь, или купи ей собственный дом. Но здесь ей оставаться нельзя.
Он пристально посмотрел на меня.
— Клянусь Богом, видно, я ошибался насчет тебя. Я знал тебя как транжиру, но не подозревал в тебе храбрости — вопреки всем рассказам из Индии. Может, она у тебя действительно есть, а может, это просто недоразумение. Как бы то ни было, ты пошел по ложному следу, парень. Я уже сказал, что она нравится Элспет, и та не хочет, чтобы Джуди уехала, поэтому Джуди останется.
— Черт побери, кого заботит мнение Элспет? Она сделает так, как я скажу.
— Сомневаюсь, — говорит папаша.
— Как это?
Он поставил стакан, вытер губы и сказал:
— Тебе это не придется по вкусу, Гарри, но ничего не поделаешь. Кто платит, тот и заказывает музыку. А с прошлого года за музыку платят Элспет и ее проклятая семейка. Постой! Дай мне закончить. Тебе надо много чего сказать, но это подождет.
Я глядел на него, ничего не понимая.
— Мы оказались на мели, Гарри. Сам не пойму как, но это факт. Думаю, я всю жизнь тратил слишком много, не беря в расчет, откуда берутся деньги, — а зачем тогда существуют адвокаты, а? Я много просаживал на скачках; не придавал значения, как дорого мне обходится этот дом и дом в Лестершире; и вообще тратил деньги направо и налево. Но что на самом деле похоронило меня, так это железнодорожные акции. О, на таких акциях делаются целые состояния. Но на правильных. А мне попались неправильные. Год назад я был разорен совершенно, и евреи уже затягивали петлю вокруг моей шеи. Я не писал тебе об этом — какой смысл? Этот дом не принадлежит мне, как и дом в Лестершире: он принадлежит ей, вернее, будет принадлежать, когда сдохнет старикашка Моррисон. Хоть бы это случилось поскорее, будь он проклят!
Отец вскочил с места и начал расхаживать по комнате, потом остановился у камина.
— Ради своей дочери он выкупил закладные. Видел бы ты его! Сколько лицемерия, сколько ханжества! Я такого даже в Парламенте не встречал! Этот тип имел наглость стоять здесь, посреди моего собственного холла, и заявлять, что это ему наказание свыше за то, что он позволил дочери выйти за человека ниже себя родом! Ниже себя, ты представляешь? А я должен был слушать его, не имея возможности спустить эту свинью с лестницы! А что мне оставалось делать? Я всего лишь бедный родственник; я и сейчас им остаюсь. Он все еще платит по закладным — через то жеманное ничтожество, на котором ты имел глупость жениться. Папаша дает ей все, о чем она не попросит, так вот!
— Но если он переписал все на нее…
— Ничего он не переписал! Она просит, он присылает деньги. И окажись я на его месте — да будь я проклят, если поступил бы иначе! Впрочем, он полагает, что поступает так во благо. Старик обожает Элспет, и должен сказать в защиту крошки: она не жадина. Но мы на ее содержании — не забывай об этом, Гарри, сынок! В таком положении ни мне, ни тебе не стоит указывать: кому прийти, кому уйти. И пока твоя Элспет вздумала придерживаться либеральных взглядов, мисс Джуди останется здесь, и точка!
Выслушав его, я поначалу опешил, но то ли в силу того, что я был более практичным человеком, или меньше обращал внимания на формальности, предписываемые кодексом джентльмена (хотя моя мать была из аристократического рода), мне это дело представилось в другом свете. Пока отец наливал новую порцию бренди, я спросил:
— И сколько он позволяет ей тратить?
— А? Я же сказал, сколько ей вздумается. Полагаю, старый ублюдок расщедрился тысяч на десять. Но у тебя не выйдет наложить на них лапу, даже не думай.
— Да? А я и не собираюсь. Пока есть деньги, мне все равно, кто подписывает чек.
Отец уставился на меня.
— Боже мой, — пробормотал он, — у тебя совсем нет чести?
— Видимо, не больше, чем у тебя, — спокойно парировал я. — Ведь ты еще здесь, не так ли?
Заметив знакомый апоплексический взгляд, я выскользнул из комнаты прежде, чем в меня полетела бутылка, и отправился наверх, обдумать ситуацию. Новости были неважные, чего скрывать, но я не сомневался, что вопрос заключается в хорошем взаимопонимании с Элспет, ни в чем более. Правда кроется в том, что у меня не было даже тех остатков понятия о чести, которые сохранились у отца: речь шла о том, чтобы выжать старикашку Моррисона как губку, вот и все. Разумеется, меня раздражала мысль, что я не получу отцовского состояния — или того, что являлось таковым — но после того, как старый Моррисон оставит сей суетный мир, мне достанется доля наследства Элспет, а это, возможно, искупит все мои потери.
При первой же возможности я прощупал ее на этот предмет и нашел готовой соглашаться со мной во всем, что было весьма приятно.
— Все, что у меня есть, — твое, любимый, — заявила она, глядя на меня своим томным взглядом. — Тебе стоит только попросить — все что угодно.
— Очень признателен, — говорю я. — Но иногда это может доставлять такие неудобства. Полагаю, если бы мы получали установленные платежи, это избавило бы тебя от хлопот.
— Боюсь, папа не согласится. Он это ясно сказал, понимаешь?
Еще бы не понимать! Я постоянно точил ее, но бесполезно. Может, она и была дурой, но делала все, как сказал папочка, а этот сквалыга знал, что не стоит оставлять семейке Флэшменов лазейку, через которую они смогут здорово облегчить его карманы. Хорош тот тесть, который знает своего зятя. Так что мы оставались в положении «попросил — получил», что было все-таки лучше, чем не получать вовсе. И Элспет охотно откликнулась на первый мой запрос в пятьдесят гиней — вопрос был мигом решен через адвоката в Джонсон-Корте, готового исполнить любое ее желание, стоило ей шевельнуть хотя бы мизинцем.
Впрочем, помимо этих не очень приятных дел происходило достаточно всего, чтобы заполнить первые дни моего пребывания дома. Вся Конная гвардия нянчилась со мной, как с младенцем, и я побывал во всех клубах. Внезапно выяснилось, сколько народу меня знает: со мной здоровались в Гайд-Парке, жали руку на улице, а у дверей дома выстраивалась целая очередь из посетителей. Старые друзья отца, о которых много лет не было ни слуху ни духу, наносили нам визиты. Приглашения сыпались дождем; поздравительные письма кучей возвышались на столе в холле, начиная сваливаться на пол. Газеты пестрели статьями «о первом герое, вернувшемся из Кэбула и Джилулабада», а новый юмористический журнал «Панч» выпустил серию карикатур «Карандашные наброски», изображавшую героическую фигуру, имеющую сходство со мной. [XXV*] Герой размахивал огромным скимитаром, напоминая опереточного бандита, и сражался с ордами черномазых (похожих скорее на эскимосов, чем на афганцев), напрасно пытающихся вырвать у него из рук Юнион Джек. Под картинками красовалась подпись: «A Flash(ing) Blade»,[47] что может дать вам преставление об уровне юмора в том журнале. Но Элспет они привели в восторг, и она купила дюжину экземпляров. Она была на седьмом небе от удовольствия, оказавшись в центре такого внимания — ведь жена героя получает почти столько же лавров, сколько и он, особенно будучи красавицей. Как-то вечером в театре директор попросил нас оставить свои места и подняться в ложу, и весь зал хлопал и кричал «ура». Элспет буквально светилась от радости, вздыхала и заламывала руки, не выказывая ни тени смущения, а я с энтузиазмом махал толпе рукой.
— О, Гарри! — воскликнула она. — Я готова умереть от счастья! Ты так знаменит, Гарри, и я…
Она не окончила фразу, но я понимал: она хотела сказать, что знаменита тоже. Думая об этом, я любил ее еще сильнее.
За несколько недель мы посетили бессчетное множество приемов и всегда являлись центром внимания. Вечеринки имели слегка милитаристский оттенок благодаря новостям из Афганистана и Китая, где дела тоже шли неплохо. [XXVI*] Армия все больше входила в моду. Мной занимались старшие офицеры и мамаши, а Элспет оставалась на попечении армейских юнцов. Это, конечно, развлекало ее, и потешало меня — я не ревнив, и мне доставляло удовольствие наблюдать, как они вьются вокруг нее словно мухи вокруг компота — око видит, да зуб неймет. Я отметил, что с большинством из этих шаркунов она
