— Да! Да! — сказал Корабельников. — Чем дальше друг от друга будут разрывы, тем большая вероятность, что мы выключим целые сектора…
Все ясно! За окном уже совсем стемнело. Бирюков отправился за крючьями и через десять минут принес четыре отличных крюка.
— Теперь решим главное, — сказал Корабельников, — как будем действовать, если патруль обнаружит кого-нибудь из нас?
— Все его прикрывают, — сказал Бирюков.
— Только так, — поддержал Егоров.
— Раненых не покидать! — сказала Тоня.
С моря донесся протяжный гудок. Корабельников взглянул на часы:
— «Альба» снялась с якоря. Двадцать три часа… Пошли… Постарайтесь запомнить места порезов, чтобы я смог их завтра утром нанести на план. Все усвоили свои зоны?
Из подвала выходили по одному и сразу скрывались во мгле.
— Будь осторожнее! — шепнул Егоров и ушел так стремительно, что Тоня не успела ответить.
Она пробиралась к ближайшим причалам. То и дело ноги наступали на предательски гремящие железки. Когда скрежетало особенно сильно, ноги сами останавливались, и она замирала, прислушиваясь.
Вдалеке глухо лаяли псы, кого-то обнаружив. Тоня ждала, что сейчас раздастся выстрел, но собачий лай замер, и она облегченно перевела дыхание: значит, обошлось.
Патруль! Тоня прижалась спиной к широкой станине и затаила дыхание.
Двое солдат, тихо переговариваясь, прошли, затем вернулись. Тоня видела в прорезь станины, как поблескивают их автоматы. К счастью, с ними не было собаки.
И опять тишина. Нет, не во всем порту, а в том микропространстве, которое ее окружает. Здесь свои законы движения.
Вот она, узкая серая полоса канавки, уходящая во тьму.
Горячечными, быстрыми движениями Тоня вонзила крюк в землю и тут же выдернула… Надо глубже… Глубже… Теперь повернуть… Зацепилось!.. Кверху!.. Где же нож?! Теперь разогнуть концы. Так! Так! Совсем просто и безумно трудно. Вот земля и приглажена.
Теперь к следующему причалу. Ей вдруг показалось, что совсем близко кто-то притаился. И тут же в нескольких шагах от нее пробежал человек, кто?.. Она успела разглядеть — молодой, высокий парень.
Снова тишина.
Ох ты!.. Какая дикая боль!.. Она даже присела, не в силах двинуться. Провод! Зацепила за него ступней, едва не вывихнула ногу.
Но все же она находит силы приглядеться к проводу, который едва ее не искалечил. Да это же соединительный!.. Кто же вырвал его из земли? Парень, которого она вспугнула? Вот как! Значит, не только они одни бодрствуют эту ночь!
Она порвала провод еще в трех местах…
Собирались так же, по одному… Коротко докладывали номер причала и в каких местах разрезали провод. Корабельников отмечал на плане. А когда с записями было покончено, аккуратно сложил бумагу, спрятал в металлический портсигар и, выкопав рядом с входом в подвал ямку, опустил в нее этот небольшой сейф.
— Каждое дело требует отчета, — сказал он. — Кто доживет, тот за всех отчитается.
До утра просидели в каморке, съели тушенку, и Тоня даже немного вздремнула.
Мужчины обсудили положение. Полная схема электросоединений не известна. И несмотря на то что цепи нарушены, взрыв может произойти, а при взрыве пострадает и здание управления. Нужно уходить. В катакомбы нельзя — на подступах к входам можно наткнуться на засаду. Квартира Тони также исключается. К Бирюкову опасно.
— Хорошо, — сказал Егоров. — Я знаю место. Наша радистка живет над самым берегом, а метрах в двухстах от нее — старый погреб, остался от сгоревшего дома… Я там уже раз ночевал… Прекрасно!..
И еще прошли длинные, длинные сутки. Бирюков, Тоня и Егоров старались не покидать свое новое и последнее убежище.
Тоня один раз зашла к радистке, и та сообщила, что армейская станция работает где-то совсем близко и она сама передала обстановку.
Корабельников оставался в порту, а Леон, естественно, не мог о себе сообщить.
Днем девятого апреля Егоров сходил в ближайшую булочную купить хлеба и принес газету «Молва», напечатанную на желтой оберточной бумаге.
— Слушайте приказ «боевого коменданта города Одессы», — объявил он, появляясь на пороге погреба.
— А тише не можешь? — Бирюков только что видел, как невдалеке от погреба прошли два полицая, и ему было не до шуток.
— Такие приказы читаются на площадях!.. Слушайте все: «В последние дни увеличились нападения цивильных особ на лиц, принадлежащих к немецкой и союзной армиям. Поэтому воспрещается всем цивильным гражданам оставлять свои квартиры. Окна должны быть закрыты, двери тоже, но не на ключ. Кто появится на улице или покажется в окне или у открытых ворот, будет расстрелян на месте. Это предупреждение вступает в силу сегодня с пятнадцати часов».
— Учтем, — сказала Тоня. — Не будем оставлять своей квартиры и показываться в окне. И на ключ запираться не будем.
На рассвете они услышали взрыв.
— В порту! — прислушался Бирюков. — Еще один!
— По частям взрывают, — сказал Егоров.
— Значит, все же сорвали их план!
— Ребята, а как вы думаете, где Леон?
— О каком Леоне она спрашивает? — удивился Бирюков. — Румын, что ли?
— Да тут один офицер, неплохой парень, — сказал Егоров, — помог нам кое в чем…
Тоня понимала, чего стоило Егорову даже это признание, и с благодарностью взглянула на него.
А утром они прошли по ожившей Одессе, с трудом проталкиваясь в толпах людей, приветствовавших советские танки.
С Приморского бульвара смотрели на порт. Он сильно пострадал, многие причалы были взорваны, но все же лучшие здания Одессы уцелели. Гордость города, пережившего страшные годы оккупации и снова воспрянувшего!..
А потом в толпе они встретили и Корабельникова. Он помахал им рукой издали, но не приблизился и свернул за угол Дерибасовской.
Они повернули на Пушкинскую, и Тоня пригласила всех к себе домой.
— А может быть, нас ждет засада! — шутливо сказал Егоров.
И их ждала засада. Как только Тоня распахнула дверь, квартиру огласил радостный вопль:
— Леон!..
Все собрались вместе, и, веселясь, каждый понимал, что в этом доме они только гости, а завтра расстанутся, и кто знает, перекрестятся ли вновь когда-нибудь их пути.
ЭПИЛОГ
Если вы одессит, то безусловно знаете этот крепкий трехэтажный каменный дом на Пролетарском бульваре. Ну, а если вы давно не были в Одессе, то можете поверить, что он стоит там, где его поставил какой-то купец лет сто назад, и еще будет стоять двести. Крепкие, в пять кирпичей, стены, могучий фундамент и такие глубокие подвалы, что сам черт, наверно, никогда туда не заглядывал. В этих подвалах в годы войны погибло немало подпольщиков.
