– Спасибо, – сказал и Веня, окинув их лихорадочным взором. – Вы пришли петь? Пойте, вы мне не мешаете.
– Плох, – сказала одна из старух. – Жар повышается.
– А у Эдуарда, конечно, антибиотиков нету, – сказала вторая.
– Мне они были не нужны. Здесь все здоровы. Я даже их не заказывал.
– За живой водой надо, – сказала первая старуха.
– Я пойду в Красное, – сказал Андрюша, – вызову вертолет.
– Вертолет – это хорошо, но лучше бы его не трогать, – сказала вторая старуха. – Живая вода лучше.
– Живая вода, жилая вода, пожилая вода, – мелодично и тихо запел Вениамин.
– Чувствует, – сказала первая старуха.
– Нуждается, – подтвердила третья, а вторая напомнила:
– Девица должна идти. Любящее сердце. – И все обернулись к Ангелине. Та покраснела, сказала серьезно:
– Я бы пошла, но пути не знаю.
– И никто не знает, – сказала первая старуха, – но ходили.
– Туда же ход потерян, завален обвалом, – сказал Эдуард.
– Ход потерян, – согласился дед Артем, – я проверял.
– Проверка – это, конечно, современно, – сказала первая старуха, – а моя бабка старика своего выходила, когда его волки задрали. Помирал ведь…
– А как она туда ходила? – спросил Эдуард.
– Незнамо, – ответили старухи. Потом третья сказала:
– Верно, Гришка дорогу знает к Царицыну ключу.
– Нет дороги, – сказал дед Артем. – Останемся, бабы, на почве исторической правды.
– А ты, баламут, молчи. Тоже мне, привидение! Не твоя колготня, стояла бы мельница, – сказала первая старуха.
– Стояла бы? А вы знаете, что там селедочную икру в черную красили?
– Красили, – согласились старухи. – На той неделе милиционер обещался приехать. Без шуму.
– Все-то вы знаете, бабы, – сказал дед с отвращением.
– Знаем, – согласилась вторая старуха и кивнула Элле на деда Артема. – Шебутной он, выдержки маловато. За архивным документом человека не видит. – Старухи захихикали.
– Хорошо, – вдруг сказала Ангелина, – я пойду. Пойду!
– Добро, – сказала первая старуха.
– Постыдись, – возразил Эдуард. – Ты же комсомолка, кончала училище, готовишься в вуз.
Резкий порыв ветра распахнул окно, молнии сверкали совсем близко. На подоконник уселся Гришка, скосил глазом в комнату.
– Сведешь девку к живой воде? – спросила вторая старуха.
– Омнианпрекларрррарара! – воскликнул ворон.
– Закрой окно, – сказала строго Элла, – у Вени жар.
– Рук нету, – ответил ворон, захлопал крыльями, взмыл, смешался с синевой вечера, молниями и черными облаками.
Элла бросилась закрывать окно.
– На рассвете пойдешь, – сказала первая старуха, – он покажет. Не отказался.
– Старый стал, – сказала, поднимаясь, вторая.
Скрипели ступеньки, старухи спускались с крыльца.
Ангелина проводила их, вернулась. Было тихо. Потом Андрюша глупо улыбнулся:
– Геля, если пойдешь, возьми меня, заодно кассу захватим.
– Глупец, – сказал дед Артем, – кассы не существует.
Эдуард Олегович молчал, поглядывал на всех, был бледен.
26
– Ничего страшного, – сказал серьезно Вениамин. – Стакан живой воды поставит меня на ноги. Разве не так?
– Спать, спать. – Эдуард Олегович поднялся. – Мне, к сожалению, еще одного пациента навестить надо. Долг прежде всего.
– Может, его на ночь выпустить из погреба? – сказала Элла. – Он же простудится.
– Нет, – сказал дед Артем, – и не подумаю. Делайте со мной что хотите. После того как мельница сгорела и Мишка погиб, нет ему пощады – это же банда, которая сама никого не жалеет!
– Я с вами полностью согласен, совершенно, абсолютно, – сказал Эдуард. – Но я гуманист и ничего не могу с собой поделать…
– Пошли вместе, – сказал дед. – Я послежу. Передай-ка мне ружье, Андрюша.
– Это лишнее, – сказал Эдуард Олегович, – вы устали, вы пожилой человек. Я с ним справлюсь.
– Не знаю, как уж и справишься, а вдвоем лучше. Пошли, пока дождь не хлынул.
– Идите, – согласился Веня.
Температура у него была тридцать девять и шесть.
Когда дверь за ушедшими закрылась, засобирался и Андрюша.
– Пойду в Красное, ничего со мной не случится.
– Куда ты пойдешь? – возмутилась Элла. – На тебе же лица нет!
– Хорошо, – сдался Андрюша. – Тогда я иду отдыхать. Через час прошу меня разбудить. К тому времени, надеюсь, и гроза пройдет. Дайте слово, что меня разбудите. – И он твердым шагом, хоть ноги и ныли от дневных хождений, прошел в холодную горницу, рухнул на постель и тут же заснул.
27
Андрюша не слышал, как бушевала гроза. Он проснулся от тишины, слагавшейся из ровного и густого шума дождя, который был постоянен и потому неслышен.
Андрюша вскинулся, вскочил в полной темноте с кровати, выбежал в сени. Ему показалось, что дом опустел, что все покинули его.
Но в щель под дверью в теплую половину пробивался свет.
Андрюша распахнул дверь, щурясь заспанными глазами. На ходиках было половина второго. Вениамин спал. Он был пятнист – черное с красным. Дышал часто, ворочался, сучил во сне руками. Возле кровати на стуле дремала Элла.
– Что случилось? – прошептал отчаянно Андрюша, злой на весь свет, оскорбленный предательством близких, а еще более предательством собственного тела, которое потратило на сон четыре часа. – Почему никто не думает о Вениамине?
– Ах, – вздрогнула Элла, – ты проснулся?
– Каждая минута на счету, – сказал Андрюша.
– Причешись, – сказала Элла, – ты дико выглядишь. Мы тебя не будили, ждали, что пройдет дождь.
Вениамин забормотал во сне. Вошла Ангелина со сложенным мокрым полотенцем, положила на лоб Вене.
– Какая температура? – спросил шепотом Андрюша.
– Сорок, – сказала Элла.
– Эдуард приходил? Что говорит?
– Нет, пропал куда-то, – сказала Элла. – Он тоже устал.
– У вас есть сапоги? – спросил Андрюша.
– Погоди… – Ангелина принесла резиновые сапоги и брезентовый плащ. – Впору будет? – спросила она.
– Впору, – сказал Андрюша, переобуваясь. – Ну я пошел.
– Иди, – сказала Элла, – только будь осторожен.
Андрюша пересек двор, скрипнула калитка. Почему-то ему показалось, что ливень на улице сильней, чем во дворе. Струи дождя сразу нашли путь за ворот, и плащ отяжелел. «Как я дойду до Красного? – подумал Андрюша. – Тридцать пять километров лесом. Пять километров в час… Семь часов. Главное, не
