многолетний опыт. Смотри на здешний сброд, как на ржавое оружие, которое нуждается в твердой воинской руке. Его необходимо отточить, отполировать, подготовить к бою – иначе от него не будет никакого проку.
– Тогда мне для начала придется убить гана Оррина.
– Нет! Ты должен понять – в нем нет злой воли, и человек он неплохой. Он просто растерян – и старается изо всех сил. Я не стал бы упрекать его в недостатке мужества. Впрочем, ты сам рассудишь, когда повидаешься с ним.
Мучительный кашель сотряс тело больного, на губах запенилась кровь, и Друсс бросился к нему. Князь слабо махнул рукавом, где лежал платок, – Друсс достал его, вытер Дельнару рот и легонько похлопал князя по спине. Скоро кашель утих.
– Нет справедливости в том, что такой, как ты, человек должен умирать подобным образом, – сказал Друсс, ненавидя охватившее его чувство бессилия.
– Никто из нас не выбирает… как ему уйти. Впрочем, нет, неправда… Ты-то здесь, старый конь. Хоть ты сделал верный выбор.
Друсс от души расхохотался. Молодой Мендар принес штоф вина и два хрустальных кубка. Князь достал из кармана пурпурного камзола бутылочку и влил в свой кубок несколько капель темной жидкости. Он выпил, и его лицо обрело подобие красок.
– Темное семя, – объяснил он. – Оно мне помогает.
– К нему ведь привыкают, – заметил Друсс, и князь усмехнулся.
– Скажи, Друсс, почему ты засмеялся, когда я сказал, что ты сам выбрал свою смерть?
– Потому, что я еще не готов отдаться старой шлюхе. Да, она меня хочет, но придется ей сильно постараться, чтобы меня получить.
– Ты всегда смотрел на смерть, как на своего личного врага. Ты правда веришь, что она существует?
– Кто знает? Мне нравится думать, что да. Нравится играть в то, будто я всю жизнь веду с ней бой.
– Но на самом деле ты его не ведешь?
– Нет. Однако это не позволяет мне ржаветь. Через две недели сюда придут шестьсот лучников.
– Вот так новость! Замечательно. Как это тебе удалось? Хитроплет пишет, что не может дать ни одного человека.
– Это разбойники. Я обещал им помилование и по пять золотых рагов на человека.
– Не нравится мне это, Друсс. Наемникам доверять нельзя.
– Ты же просил, чтобы я взял командование на себя. Вот и положись на меня – я не подведу. Прикажи составить грамоты о помиловании и напиши в дренанскую казну. Мендар! – позвал Друсс офицера, терпеливо ожидающего у окна.
– Слушаю?
– Поди-ка к гану Оррину и скажи ему… спроси его, не сможет ли он принять меня через час. Мы потолкуем с моим другом, а потом я буду очень благодарен, если он согласится на встречу со мной. Так ему и скажи. Ясно?
– Так точно.
– Тогда ступай. – Офицер отдал честь и вышел. – Поговорим о деле, друг мой, пока ты еще не устал. Сколько у тебя бойцов?
– Чуть больше девяти тысяч. Из них шесть тысяч новобранцев и только тысяча опытных воинов – это Легион.
– Сколько лекарей?
– Десять – главным у них кальвар Син. Помнишь его?
– Да. Хоть что-то утешительное.
Целый час Друсс расспрашивал князя, и под конец тот заметно ослабел, снова стал кашлять кровью и закрывать глаза, борясь с терзающей его болью. Друсс взял его на руки и спросил:
– Где твоя комната? – Но князь лишился чувств.
Друсс вышел из зала, неся на руках безжизненное тело Хранителя Севера, узнал дорогу у попавшегося навстречу солдата и приказал позвать кальвара Сина.
Пожилой лекарь явился, когда Друсс, уложив князя, сидел у него в ногах. Кальвар Син почти не изменился – его бритая голова по-прежнему блестела, как мраморный шар, а черная повязка на глазу стала еще более ветхой.
– Как его дела? – спросил Друсс.
– Какие у него могут быть дела, старый ты дурак? Он умирает. И двух дней не протянет.
– Я вижу, нрав у тебя все такой же покладистый, доктор, – ухмыльнулся Друсс.
– С чего мне быть покладистым? Старый друг умирает, а через несколько недель за ним последуют тысячи молодых ребят.
– Возможно. Однако я рад тебя видеть. – Друсс встал.
– А я вот не рад, – ответил лекарь с огоньком в глазах и едва заметной улыбкой. – Туда, где ты находишься, слетается воронье. Как это тебе удается оставаться здоровым как бык?
– Ты доктор – тебе видней.
– Да ты ведь не человек. Демон вытесал тебя из камня в зимнюю ночь и оживил. Убирайся теперь – мне надо дело делать.
– Где мне найти гана Оррина?
– В казарме. Ступай!
Друсс усмехнулся и вышел. Дун Мендар перевел дух.
– Вы его не любите, доктор?
– Не люблю? С чего мне его не любить? Он убивает людей наповал – избавляет меня от лишней работы. Убирайся и ты следом за ним.
Шагая через плац, Друсс ловил на себе пристальные взгляды солдат и слышал приглушенный шепот. Он улыбнулся про себя. Началось! Теперь ему ни на миг нельзя расслабляться. Нельзя показывать этим людям Друсса-человека. Он – Легенда. Несокрушимый Мастер Топора.
Не отвечая на приветствия, он подошел к главному входу, и двое часовых встали навытяжку перед ним.
– Где мне найти гана Оррина?
– Третья дверь в пятом правом коридоре, – отчеканил солдат, выкатив глаза.
Друсс нашел нужную дверь и постучался.
– Войдите! – сказали изнутри.
Друсс вошел. Комната была убрана скромно, но красиво, и на письменном столе царил безупречный порядок. За столом сидел тучный человек с кроткими, темными, как у лани, глазами. Золотые эполеты дренайского гана казались не к месту на нем.
– Вы ган Оррин? – спросил Друсс.
– Да – а вы, должно быть, Друсс. Входите, дорогой мой, и садитесь. Видели вы князя? Ну да, конечно. Он, наверное, рассказал вам о наших трудностях. Нелегко нам тут приходится. Очень нелегко. Не хотите ли закусить? – Оррина прошиб пот, и Друссу стало его жаль. Друссу в жизни довелось служить под многими командирами. Немало было достойных, но встречались среди них и растяпы, и дураки, и трусы, и тщеславные. Друсс не знал еще, куда отнести Оррина, но сочувствовал ему.
На подоконнике стояло деревянное блюдо с черным хлебом и сыром.
– Я съем немного этого, если можно, – сказал Друсс.
– Ну разумеется! – Оррин передал ему тарелку. – Как там князь? Скверная история. Такой замечательный человек. Вы были его другом, не так ли? Вместе сражались при Скельне. Прекрасные, возвышенные воспоминания.
Друсс ел медленно, с наслаждением пережевывая грубого помола хлеб. Хорош был и сыр – мягкий и пряный. Друсс отказался от своей первоначальной мысли – указать Оррину на недостатки Дроса, на безразличие и расхлябанность. Человек должен знать свой предел. Если он заходит за него, натура может сыграть с ним жестокую шутку. Оррину вовсе не следовало принимать звание гана, но в мирное время он с легкостью сошел бы за такового. А теперь он словно деревянная лошадка в атакующем строю.
