Около часа, пока солнце вставало над восточным горизонтом, четверо из Тридцати обсуждали и уточняли планы на будущее.
Наконец Сербитар призвал всех соединить руки. Арбедарк, Менахем и Винтар, сняв преграды, уплыли во тьму, и Сербитар принял в себя их силу.
Друсс проснулся, как от толчка, и обвел комнату голубыми глазами, раздувая ноздри в поисках опасности. Он потряс головой. Кто-то произнес его имя – но беззвучно. Друсс начертил над сердцем знак Когтя, но кто-то неведомый продолжал звать его.
На лбу у него выступил холодный пот.
Он перегнулся через постель и схватил со стула Снагу.
– Убирайся из моей головы, сын шлюхи! – взревел старик, скатившись с кровати.
– Уйди из моей головы!
У Сербитара больше не было выбора – боль была невыносима. Он оставил старого воина и вернулся на корабль.
Друсс с трудом поднялся на ноги, упал и встал снова. Дверь отворилась, вошел кальвар Син.
– Я же велел тебе не вставать до полудня! – гаркнул лекарь.
– Голоса, – сказал Друсс, – голоса! У меня в голове!
– Ляг и послушай меня. Ты наш воевода, и все должны тебе повиноваться – на то и дисциплина. А я лекарь, и мои больные должны повиноваться мне. Что за голоса? Рассказывай.
Друсс опустил голову на подушку и закрыл глаза. Чудовищная боль терзала голову, и желудок до сих пор не угомонился.
– Голос был только один. Он звал меня по имени, а потом сказал, что он из Тридцати и что они идут нам на помощь.
– Это все?
– Да. Что со мной такое, кальвар? Раньше со мной никогда такого не случалось от удара по голове.
– Может быть, дело и правда в ударе: от контузии человеку порой являются видения и слышатся голоса. Но обычно это скоро проходит. Вот тебе мой совет, Друсс. Самое плохое, что ты сейчас можешь сделать, – это разволноваться. Это грозит тебе потерей сознания, если не худшим. Удар по голове может доконать человека даже и через несколько дней. Отдохни, успокойся, а если услышишь голоса снова, то выслушай их – можешь даже ответить. Только не тревожься. Понятно?
– Чего ж тут не понять. Я обычно не кидаюсь в панику, доктор, но есть вещи, которые мне не нравятся.
– Я знаю, Друсс. Дать тебе что-нибудь, чтобы ты легче уснул?
– Нет. И разбуди меня в полдень. Я должен судить фехтовальный турнир. Да не бойся ты, – добавил Друсс, видя раздраженный огонек в единственном глазу лекаря, – я не стану волноваться и сразу после турнира отправлюсь обратно в постель.
За дверью ждали Хогун и Оррин. Кальвар Син сделал им знак молчать и увел их в соседнюю комнату.
– Я не слишком им доволен, – сказал он. – Он слышит голоса – а это дурной знак, поверьте. А так он крепок как бык.
– Ему что-то угрожает? – спросил Хогун.
– Трудно сказать. Утром я так не думал. Но он слишком напрягался последнее время, и сейчас это оборачивается против него. И он уже немолод, хотя об этом легко забыть.
– А голоса? – спросил, в свою очередь, Оррин. – Уж не сходит ли он с ума?
– Могу побиться об заклад, что нет. Он сказал, что получил известие от Тридцати. А князь Дельнар говорил мне, что послал к ним Вирэ с письмом – быть может, среди них есть вещун. Возможно также, что это был кто-то от Ульрика – среди его шаманов тоже есть вещуны. Я велел Друссу успокоиться и послушать, что скажут голоса, если они опять появятся, – а потом рассказать обо всем мне.
– Нам без старика не обойтись, – сказал Оррин. – Сделайте все, что в ваших силах, кальвар. Если с ним что-то случится, это для всех станет страшным ударом.
– Думаете, я сам не знаю? – огрызнулся лекарь.
Турнир завершился шумным пиршеством. На нем присутствовали все, кто вошел в сотню лучших. Офицеры и рядовые, сидя бок о бок, шутили, болтали и похвалялись почем зря.
Джилад сидел между баром Британом, который недавно разделал его под орех, и дуном Пинаром, который, в свою очередь, победил Британа. Чернобородый бар беззлобно ругал Пинара, уверяя, что деревянный меч уравновешен куда хуже кавалерийской сабли.
– Удивляюсь, как это ты не попросил позволения сразиться верхом, – сказал Пинар.
– Я просил – а они предложили мне потешного конька.
Все трое расхохотались, и весь стол, узнав, о чем речь, присоединился к ним. Потешным коньком называлось седло на палочке, которое возили туда-сюда за веревки, – оно служило мишенью при стрельбе из лука и на турнирах.
Вино лилось рекой, и Джилад понемногу расслабился. Он не хотел идти на пир, боясь, что, как человек простого звания, будет неловко себя чувствовать с офицерами. Только уговоры товарищей убедили его – как-никак, он единственный из «Карнака» вошел в сотню лучших. Теперь он был рад, что согласился. Бар Британ оказался заправским остряком, а Пинар, несмотря на свое происхождение – или благодаря ему, – сделал все, чтобы Джилад почувствовал себя среди друзей.
На дальнем конце стола между Хогуном и Оррином сидел Друсс, а рядом с ними – командир лучников из Скултика. Джилад ничего не знал о нем, кроме того, что он привел в Дрос шестьсот лучников.
Хогун в полных парадных доспехах Легиона – в серебряном, инкрустированном слоновой костью панцире и черной с серебром кольчуге, неотрывно смотрел на серебряный меч, лежащий на столе перед Друссом.
На финальном поединке, где Хогун сражался с Оррином, присутствовало более пяти тысяч человек. Первый удар после четырех минут красивой борьбы нанес Хогун. Второй, обманув противника ложным выпадом, нанес Оррин. Хогун отвел было удар, но из-за легкого выгиба запястья деревянный клинок соперника скользнул по его боку. После двадцати минут поединка счет Хогуна стал два против одного, и до победы ему недоставало только одного очка.
Во время первого перерыва Друсс подошел к Хогуну, который, сидя со своими секундантами в тени первой стены, освежался разбавленным вином.
– Ты молодец, – сказал Друсс. – Однако и он хорош.
– Да, – согласился Хогун, утирая лоб белым полотенцем, – но правая у него слабее моей.
– Зато ты менее проворен, когда дело касается низких ударов.
– Это недостаток всех уланов. Мы ведь большей частью бьемся в седле. И он ниже меня ростом, поэтому здесь имеет преимущество.
– Верно. Оррину на руку то, что он дошел до финала. Мне даже кажется, что его подбадривают громче, чем тебя.
– Ну, меня это мало волнует.
– Хочу надеяться. Однако солдатам полезно видеть, как хорошо проявляет себя в бою верховный ган. – Хогун поднял голову и посмотрел Друссу в глаза, а старый воин улыбнулся и вернулся к судейскому месту.
– Чего это он? – спросил Эликас, массируя Хогуну шею и плечи. – Хотел подбодрить вас, что ли?
– Ага. Разомни-ка мне предплечье – мускулы там совсем затекли.
Молодой ган заворчал, когда Эликас погрузил в его руку свои мощные пальцы. Неужто Друсс хочет, чтобы он проиграл? Нет, конечно же, нет. И все же…
