проклятого железа.
Вдали пропела труба, и надиры отступили к своим шатрам. Посреди долины образовалась громадная дыра, окруженная обугленными телами. Из ямы шел дым.
Друсс обернулся и увидел, как Тридцать проходят в калитку Музифа.
– Они знали, – произнес он тихо. – Что ж это за люди такие?
– Не знаю. Дерутся они как черти – и в настоящий миг это все, что меня заботит.
– Они знали, – повторил Друсс, качая головой.
– Ну и что?
– Много ли еще им известно?
– Ты предсказываешь судьбу? – спросил Антахейма воин, сидевший рядом с ним под полотняным навесом. Там же приютились еще пятеро солдат из «Огня». Дождь стучал по холсту и стекал на камни. Сверху навес был пришпилен к стене, а внизу держался на двух копьях. Воины жались друг к другу. Кул Рабил увидел, что Антахейм идет один под дождем, и позвал его, несмотря на уговоры товарищей. Под навесом сразу сделалось неуютно.
– Так как – предсказываешь или нет?
– Нет, – улыбнулся Антахейм, снимая шлем и развязывая свои длинные волосы. – Я не маг. Я такой же, как и все вы, – просто прошел особую школу.
– Но ты умеешь говорить без слов, – сказал другой. – Это против естества.
– Для меня это естественно.
– А в будущее заглянуть можешь? – спросил тощий солдатик, сотворив под плащом знак Хранящего Рога.
– Будущих много. Некоторые из них я вижу, но не знаю, какое именно осуществится.
– Как можно, чтобы будущих было много? – удивился Рабил.
– Это не так просто объяснить, но я попытаюсь. Завтра некий лучник пустит стрелу. Если ветра не будет, она попадет в одного человека, если ветер поднимется – в другого. Стало быть, будущее каждого из них зависит от ветра. Я не могу предсказать, как будет дуть ветер, ибо это зависит от многих вещей. Я заглядываю в завтрашний день и говорю, что погибнут оба, – в то время как падет только один.
– Какой же тогда прок от твоих способностей? – спросил Рабил.
– Превосходный вопрос – я сам себе его задаю уже много лет.
– А мы умрем завтра? – спросил другой.
– Откуда мне знать? Впрочем, все мы умрем рано или поздно. Жизнь дается нам в дар не навсегда.
– Ты говоришь «дар», – сказал Рабил, – значит, есть и даритель?
– Есть.
– Которому же из богов ты поклоняешься?
– Мы поклоняемся Истоку всего сущего. Что ты чувствуешь после сегодняшнего боя?
– В каком смысле? – Рабил закутался в плащ.
– Что ты испытал, когда надиры отступили?
– Не знаю, как сказать. Я чувствовал себя сильным. Радовался, что жив. – Остальные согласно закивали.
– Ты ликовал?
– Пожалуй. А что?
– Первая стена называется Эльдибар, – улыбнулся Антахейм. – Знаешь, что означает это слово?
– Разве оно что-то означает?
– Конечно. Эгель, строитель этой крепости, выбил на каждой стене ее имя. «Эльдибар» значит «ликование» – здесь мы впервые встречаем врага. Здесь мы проявили мужество. Сила вливается в наши жилы. Враг отступает под напором наших мышц и наших мечей. Мы чувствуем, как подобает героям, восторг битвы, и предки взывают к нам. Мы ликуем! Эгель знал людские сердца. Хотел бы я знать, видел ли он будущее?
– А что означают другие имена?
– О них после. Негоже говорить о Музифе, когда мы сидим под прикрытием Эльдибара. – Антахейм прислонился к стене и закрыл глаза, слушая стук дождя и вой ветра.
– Испытание! Мы только и слышим о том, что настоящее испытание еще впереди. Сколько же их, этих проклятых испытаний? – бушевал Эликас. Рек поднял руку, унимая его, – молодой воин прервал Сербитара.
– Успокойся! Дай ему договорить. У нас всего несколько мгновений перед приходом городских старшин.
Эликас гневно сверкнул глазами, но умолк, ибо Хогун, на которого он взглянул в поисках поддержки, едва заметно покачал головой. Друсс потер глаза и принял от Оррина кубок вина.
– Я сожалею, – мягко сказал Сербитар. – Я знаю, как раздражают подобные заявления. Уже восемь дней, как мы сдерживаем надиров, а я все толкую о предстоящих испытаниях. Но Ульрик, надо признаться, хороший стратег. Посмотрите, с кем мы воюем, – с двадцатью тысячами кочевников. Всю эту неделю они истекали кровью на нашем рубеже, но это отнюдь не цвет его войска. Мы старались получше обучить наших новобранцев – то же делает и он. Он не торопится – все эти дни он намеренно избавляется от слабых, зная, что ему предстоит еще много боев, когда – и если – он возьмет Дрос. Мы сражались хорошо – просто замечательно, но дорого заплатили за это. Четырнадцать сотен человек погибли и еще четыреста выбыли из строя… Так вот – завтра Ульрик пустит в дело ветеранов.
– А откуда тебе это так достоверно известно? – рявкнул Эликас.
– Довольно, парень! – загремел Друсс. – До сих пор он всегда бывал прав – этого достаточно. Когда он ошибется, тогда и получишь слово.
– Что ты предлагаешь, Сербитар? – спросил Рек.
– Отдать им стену.
– Что? – вскричала Вирэ. – После стольких сражений и смертей? Это безумие.
– Нет, госпожа моя, – сказал Лучник, впервые взяв слово. Все посмотрели на молодого атамана, сменившего свой всегдашний зеленый камзол на великолепный кафтан оленьей кожи с фигурной бахромой. На спине был бисером вышит орел. Длинные светлые волосы охватывала лента из той же кожи, на боку висел серебряный кинжал с рукояткой из черного дерева, выточенной в виде сокола, – распростертые крылья служили эфесом. Лучник встал. – Это разумное решение. Мы знали, что будем отступать. Эльдибар – самая длинная из стен, и потому ее труднее всего удержать. Нас едва хватает на нее. На Музифе нам понадобится меньше человек – стало быть, и потери уменьшатся. И между стенами лежит убойная полоса. Мои лучники устроят ветеранам Ульрика недурную бойню, прежде чем те нанесут удар.
