Она тоже злилась – на себя. Она не хотела ссориться с Реком. Пока он спал, она двигалась по хижине тихонько, чтобы его не потревожить. Проснувшись, она сначала смутилась и впала в гнев, увидев себя раздетой. Но она достаточно знала о том, как люди замерзают, чтобы понять: Рек спас ей жизнь. И он не воспользовался ее наготой. Сделай он это, она убила бы его без сожалений и колебаний. Она долго смотрела на него, спящего, и решила, что он по-своему красив и что в нем есть еще нечто, делающее его привлекательным. Мягкость, быть может? Чувствительность? Она никак не могла понять что.
Ну, почему он так мил? Ее это сердило. Нет у нее времени на нежные чувства. И Вирэ с болью осознала, что у нее никогда не было времени на нежные чувства. А может быть, это у чувств нет времени на нее? Она неловкая, неуверенно чувствует себя с мужчинами – если они ей не противники или не соратники. Ей вспомнились слова Река: «Зато от тебя в твоем мужском наряде куда как много проку».
Он дважды спас ей жизнь. Зачем она сказала, что он ей не нравится? Может, из-за того, что она испугалась?
Рек вышел из хижины, и она услышала чей-то чужой голос:
– Регнак, дорогой! Это правда, что у тебя там женщина?
Вирэ схватилась за шпагу.
Глава 4
Настоятель возложил руки на голову молодого альбиноса, стоящего перед ним на коленях, и закрыл глаза.
Пробуждение было горьким, и на глаза юноши навернулись слезы. Он снова – Сербитар, снова – один, снова – наедине со своими мыслями.
Их души соединились и воспарили высоко над монастырем, вольные, как зимний ветер. Внизу лежали заснеженные поля, за полями чернел лес. Настоятель летел впереди над вершинами деревьев. На поляне у бедной хижины собралось несколько человек – они смотрели на дверь, в которой стоял высокий молодой воин. За ним виднелась женщина с мечом в руке.
Дела Рейнарда последнее время шли неладно. Атака на караван была отбита с тяжелыми потерями, а в сумерки нашли мертвыми еще троих – и среди них его брата Эрлика. Пленник, взятый третьего дня, умер со страху, не дождавшись настоящей забавы, да еще погода испортилась. Неудача преследовала Рейнарда – и он не мог взять в толк почему.
«Будь проклят вещун!» – с горечью думал он, когда вел своих людей к хижине. Если бы старик не погрузился в свой трехдневный сон, они, может, и не стали бы нападать на караван. Рейнарду очень хотелось отрубить вещуну ноги, пока тот спит, но здравый смысл и жадность возобладали. Вещун – человек бесценный. Он очнулся как раз когда в лагерь доставили тело Эрлика.
– Видишь, что стряслось, покуда ты спал? – обрушился на него Рейнард.
– Ты потерял восемь человек в набеге, а женщина убила Эрлика и еще одного, когда они убили ее лошадь.
Рейнард вперил тяжелый взгляд в пустые глазницы старца.
– Женщина, говоришь?
– Да.
– Там убит еще и третий. Что скажешь о нем?
– Ему попала в лоб стрела.
– Кто пустил ее?
– Человек по имени Регнак. Скиталец, который бывает здесь временами.
Рейнард потряс головой. Женщина поднесла ему кубок подогретого вина, и он присел на камень у жаркого огня.
– Быть не может, он бы не осмелился! Уверен ты, что это он?
– Это он. А теперь мне надо отдохнуть.
– Погоди! Где они теперь?
– Сейчас погляжу, – сказал старик, направляясь в свою хижину. Рейнард велел подать еды и кликнул Груссина. Тот пришел и присел на корточки рядом с ним.
– Ты слышал? – спросил Рейнард.
– Да. Ты ему веришь?
– Смех и грех. Но старик еще ни разу не ошибался. Старею я, что ли? Раз уж такой трус, как Рек, нападает на моих людей, значит, я что-то делаю не так. Я его за это на медленном огне поджарю.
– У нас съестное на исходе, – сказал Груссин.
– Что?
– Съестное на исходе. Зима была долгая, и этот проклятый караван нам бы очень пригодился.
– Ничего, будут и другие. Первым делом надо найти Река.
– Да стоит ли он того?
– Стоит ли? Он помог какой-то бабе убить моего брата. Я хочу отдать эту бабу на потеху всей шайке. Хочу резать с нее мясо тонкими полосками, а потом скормить ее собакам.
– Как скажешь.
– Что-то в тебе не видно особого рвения. – Рейнард перекинул опустевшую миску через костер.
– Что ж, верно, и я старею. Когда мы пришли сюда, я видел в этом какой-то смысл, а нынче забыл, в чем он состоял.
– Мы пришли сюда потому, что прихвостни Абалаина разорили мою усадьбу и перебили мою семью. Я не забыл ничего. Ты не размяк ли часом?
Груссин подметил в глазах Рейнарда опасный огонь.
– Нет, конечно, нет. Ты атаман – как скажешь, так и будет. Мы найдем Река и ту женщину. Может, отдохнешь пока?
– К дьяволу отдых! Но ты спи, если хочешь. Мы отправимся сразу, как только старик даст нам указания.
Груссин пошел в свою хижину и лег на постель из папоротника.
– Что с тобой? – спросила его женщина, Мелла, став рядом с ним на колени и предложив ему вина.
– Ты не хотела бы уйти отсюда? – Он положил огромную ручищу ей на плечо. Мелла склонилась и поцеловала его.
– Я пойду с тобой, куда бы ты ни отправился.
– Устал я. Устал убивать. С каждым днем это становится все более бессмысленным. Он, должно быть, не в своем уме.
– Ш-ш! – опасливо шепнула она и сказала ему в самое ухо: – Не высказывай своих страхов вслух. Настанет весна, и мы уйдем потихоньку. А до тех пор сохраняй спокойствие и выполняй все его приказания.
Он улыбнулся и поцеловал ее волосы.
– Ты права. Поспи немного. – Она прикорнула около него, и он укрыл ее одеялом.
– Я тебя не стою, – сказал он, когда она закрыла глаза.
Когда же он совершил ошибку? Во дни их огненной молодости жестокость Рейнарда казалась чем-то в порядке вещей – чем-то способным сотворить легенду. Так по крайней мере говорил Рейнард. Он говорил, что они будут шипом в боку Абалаина, пока не добьются справедливости. Так прошло десять лет. Десять
