— Да.
— Кейко любит фрагменты?
Кейс приходится импровизировать: она уже не помнит, что Капюшончик с Деррилом ему наплели по этому поводу.
— Кейко очень милый человек. Она очень хорошо ко мне относится, согласилась помочь с моим хобби.
— Вам Кейко нравится очень-очень?
— Да, конечно! — Она кивает и улыбается.
— Вам нравится… Зеленоглазая Энн [19]?
Кейс открывает рот и замирает, не зная, что сказать.
— Моей сестра нравится Зеленоглазая Энн, — говорит он. — Но Кейко… Кейко не знает Зеленоглазая Энн.
Незажженная сигарета перестает прыгать; узкие глазки за присыпанными перхотью стеклами словно бы что-то подсчитывают. Может, Капюшончик и Мусаши прокололись, пытаясь создать достоверный образ японской девушки? Может, настоящая Кейко просто обязана знать, кто такая Зеленоглазая Энн? Кейс ничем не может помочь: все, что она могла когда-либо слышать о культе Зеленоглазой Энн в Японии, надежно заблокировано синапсическим туманом.
И тут Таки улыбается — впервые за весь разговор — и вынимает сигарету изо рта.
— Кейко современный девушка, — говорит он, кивая. — Боди-кон.
— О да! Это точно! Очень, очень современная! — Кейс знает, что «боди-кон» здесь, в Японии, употребляется в смысле «культ тела».
Сигарета с влажным от слюны фильтром снова возвращается в рот. Таки шарит по карманам, извлекает зажигалку «Хелло Китти» и прикуривает. Это не одноразовая пластиковая чиркалка, а солидный, хромированный клон «Зиппо». У Кейс мелькает мысль, что зажигалка преследует ее от самого магазина игрушек, как агент группового сознания «Хелло Китти». В воздухе пахнет бензином. Таки убирает зажигалку в карман.
— Номер… Очень трудный.
— Кейко сказала, что гордится вами. Надо быть очень умным, чтобы обнаружить номер.
Таки кивает. Наверное, ему приятно. Затянувшись, он стряхивает пепел в пепельницу с эмблемкой «Асахи». Сбоку над стойкой бара, на границе периферийного зрения, висит маленький телевизор, сделанный из прозрачного пластика и напоминающий по форме шлем для американского футбола. На шестидюймовом экране мелькают беззвучные картинки: кричащее лицо, обтянутое резиновой пленкой; запись падающей южной башни Торгового центра; четыре зеленые дыни идеально круглой формы, скатывающиеся по белой плоскости.
— Кейко сказала, что вы дадите мне этот номер. — Кейс снова вымучивает неестественную улыбку. — Она говорит, вы очень добрый.
Лицо Таки темнеет. Кейс хочет надеяться, что это не ярость, а признак смущения, или результат отсутствия у японцев фермента, перерабатывающего алкоголь. Внезапно он лезет в карман, выхватывает мини-компьютер и направляет ей в лицо инфракрасный порт.
Он хочет переслать ей номер!
— У меня нечем принять. — Она разводит руками. Таки хмурится и достает плоскую старомодную ручку.
Кейс с готовностью придвигает ему салфетку, на которой нарисована карта Роппонджи. Покопавшись в мини-компьютере, он находит номер и начинает писать на уголке салфетки. Кейс следит, как на бумаге возникают расплывающиеся цифры — три группы по четыре. 8304 6805 2235. Как номер на квитанции почтовой службы «Федекс».
Она забирает салфетку. Таки прячет ручку в карман.
Кейс шарит в багажном изделии, которое она заранее расстегнула, и отдает ему конверт с фотографией.
— Кейко просила передать вам это.
Таки начинает возиться с конвертом, его руки дрожат. Того и гляди, ненароком разорвет. Наконец фотография появляется на свет. Таки смотрит на нее не отрываясь. Его глаза наполняются слезами.
Это уж слишком.
— Извините, Таки. — Кейс наугад указывает в направлении предполагаемого туалета. — Я сейчас вернусь.
Она сжимает в кулаке салфетку и встает, оставив куртку и сумку на спинке стула. Бармен знаками показывает, куда идти. Узенький коридор заканчивается, наверное, самым мерзким из всех виденных японских туалетов: бетонная ступенька с дырой, как в старые времена. Нестерпимо воняет смесью дезинфицирующего средства и мочи. Но по крайней мере здесь можно хоть на время укрыться от Таки.
Кейс делает глубокий вздох — и тут же жалеет об этом. В руке салфетка с номером. Чернила расплылись на волокнистой бумаге, цифры уже едва различимы. На электросушилке кто-то оставил шариковую ручку; Кейс берет ее. На пыльной металлической поверхности остается блестящий след. Для пробы она проводит тонкую синюю линию на желтой девственно-чистой стене.
Переписав цифры на левую ладонь, она кладет ручку обратно. Смятая салфетка исчезает в черном отверстии. После некоторого колебания. Кейс присаживается над дыркой — раз уж она здесь. Конечно, ей не первый раз приходится пользоваться таким туалетом. Но хочется верить, что последний.
Вернувшись, она обнаруживает, что Таки нет. На стойке лежат две смятые купюры — рядом с бутылкой, недопитым стаканом и обрывками конверта. Она смотрит на бармена, который, кажется, не замечает ее присутствия.
На экране телевизора жукообразные супергерои на обтекаемых мотоциклах несутся по нарисованному городу.
— Он получил утку в лицо на скорости двести пятьдесят узлов, — говорит Кейс бармену, надевая куртку и цепляя сумку на плечо.
Бармен угрюмо кивает.
Снаружи никаких следов Таки. Как и следовало ожидать. Она смотрит по сторонам, прикидывая, где лучше поймать такси до гостиницы.
— Вы не знаете, какой это бар?
Кейс поворачивается и видит гладкое, загорелое европейское лицо, очень неприятное. Она опускает глаза: блестящий нейлон, черная кожа, туфли с омерзительными квадратными носами. Клон «Прады».
Сзади ее кто-то обхватывает — поверх локтей, так что нельзя пошевелить руками.
Что-то сейчас случится, думает она. Что-то случится…
Когда Кейс переехала в жить в Нью-Йорк, отец настоял, чтобы она взяла несколько уроков самообороны у пухлого ироничного шотландца по имени Банни. Кейс пыталась возражать, что Нью-Йорк уже давно перестал быть тем рассадником бандитизма, каким его помнит Уин. И действительно, уровень преступности значительно снизился. Но отец не отставал, в конце концов она решила, что легче взять эти шесть уроков, чем спорить.
По словам отца, Банни раньше служил в британском спецназе. Однако на все расспросы ирландец отвечал, что работал врачом, так как всегда был слишком толстым для оперативных задач. Он был ровесником ее отца, предпочитал шерстяные кофты и мягкие рубашки и сразу же заявил, что научит ее драться, как дерутся в барах простые парни. Кейс важно кивнула в ответ, подумав, что если когда-нибудь на нее полезет литературная богема, околачивающаяся в баре «Белая лошадь», то ей будет чем их удивить. И вот, пока некоторые из ее друзей занимались таиландским боксом, она выучила несколько очень простых движений, пользующихся популярностью в британских тюрьмах строгого режима.
Любимым выражением Банни было «поднять переполох». Он произносил его с неизменным удовольствием, выгибая бровь песчаного цвета. За все время жизни в Манхэттене Кейс ни разу не попала в ситуацию, когда эти навыки могли бы ей пригодиться.
И вот сейчас, пока клон «Прады» теребит «липучку» на ремне, пытаясь сорвать у нее с плеча сумку, голос Банни четко объясняет, что надо делать. Она вытягивает руки, хватается за кожаные лацканы
