обычно что-нибудь другое. А тут — не «нашла», не сами в руку прыгнули, а просто взяла и сперла, по мгновенному побуждению. Достал ее этот гнусный тип — вот и вся причина. Ерунда, мелкое воровство — не окажись эти очки такими для кого-то ценными.
С другой стороны, из Шеветтиных описаний однозначно следовало, что именно этот ее «засранец» окончил жизнь с кубинским галстуком на шее, да и место событий совпадало — гостиница «Морриси». Коста-риканский гражданин германского происхождения — что, скорее всего, не соответствовало истине ни по первому, ни по второму пункту. А по состоянию на настоящий момент — труп, чей похабный портретик передали великому Уорбэйби по факсу, прямо в эту, украденную теперь 'сухопутными пиратами машину. Человек, чье убийство расследуют Шитов и Орловский, если они его действительно расследуют.
— Вот же мать твою, — пробормотал Райделл.
Шеветта — она все еще продолжала свой рассказ — оборвала фразу на полуслове:
— Что?
— Ничего, это я так. Да ты говори, говори.
Русские работают налево, это уж точно. Служат в убойном отделе — и косят налево. Можно поставить пачку долларов против рулона туалетной бумаги, что эти типы и вообще не задействованы в расследовании. Они организовали великому Люциусу доступ на место преступления, они залезли в полицейский компьютер, а все остальное — спектакль, рассчитанный на одного-единственного зрителя. На Райделла. Чтобы-взятый со стороны водитель не подумал чего плохого. И еще. Если верить болтовне Фредди, «Интенсекьюр» и «Дэйтамерика» — фактически одна и та же фирма. Очень, очень интересно.
А Шеветту Вашингтон словно прорвало. С людьми, у которых много накопилось, такое часто бывает — сперва мнутся, заикаются, а как разговорятся, так и не остановишь. Теперь она рассказывала про Лоуэлла, что это который с волосами, а не тот, бритоголовый, и что он и правда был ее ну вроде как дружком, но это раньше, давно, и что он может сделать для тебя, считай, что угодно — это в смысле с компьютером сделать, и не бесплатно, а за хорошие деньги, — и это ее, Шеветту, всегда пугало потому что он постоянно болтал про копов, что он совсем их не боится, ничего они ему не сделают, никогда.
Райделл машинально перелистывал образцы татуировок — вот, скажем, дамочка с розовыми гвоздиками на животе и груди, в аккурат по краям бикини, — так же машинально кивал, но слушал не Шеветту, а свои собственные мысли. Эрнандес — «Интенсекьюр», Уорбэйби — «Интенсекьюр», да и в «Морриси» тоже интенсекьюровские. А Фредди говорит, что «Интенсекьюр» и «Дейтамерика» — одна и та же лавочка, так что…
— ..желаний…
Райделл сморгнул и уставился на экран. Костлявый парень со скорбным Джей-Ди Шейпли во всю грудь. Будешь тут скорбным, когда у тебя волосы из глаз растут.
— Как?
— Держава. Держава Желаний.
— А что это?
— Вот потому-то Лоуэлл и говорит, что копы ни в жизнь его не тронут, а я ему сказала — хрень это все собачья.
— Хакеры, — вспомнил Райделл.
— Я говорю, говорю, а ты ни слова не слышал.
— Нет, — помотал головой Райделл. — Очень даже слышал. Держава Желаний. Проиграй-ка этот кусок по новой, о'кей?
Шеветта отобрала у него пульт, вывела на экран бритую голову с солнцем на самой макушке и планетными орбитами вокруг, затем чью-то ладонь с орущим, широко разинутым ртом, ноги, покрытые голубовато-зеленой чешуей, рыбьей или чьей там еще.
— Так вот, — сказала она, — я тут сказала, что Лоуэлл всю дорогу хвастает, как он связан с этой самой Державой Желаний, и как они могут сделать с компьютером все что угодно, и что поэтому если кто покатит на него бочку, то схлопочет, по-крупному схлопочет.
— Не слабо, — восхитился Райделл. — А ты сама, ты их видела когда-нибудь, этих ребят?
— А их нельзя увидеть — Шеветта нажала одну из кнопок пульта, но Райделл уже не видел экрана. — Живьем нельзя, по-настоящему. С ними только говорят, по телефону. Ну, или через гляделки, и вот это — самое дикое.
— Почему?
— Потому что они получаются вроде как раки и вся такая срань. Или — как телевизионные звезды. Как все что угодно. Не знаю только, почему это я так растрепалась.
— Потому что иначе я усну и как же мы тогда решим, что нам больше подходит — чешуя на ногах или гвоздики в промежности.
— Теперь твоя очередь, — сказала Шеветта и замолчала. И молчала, пока Райделл не начал рассказывать.
Он рассказал ей про Ноксвилль и про Академию, и как он всегда смотрел «Копы влипли», а потом, когда сам стал копом и тоже влип, получалось, похоже, что и его покажут в этой передаче. Как они привезли его в Лос-Анджелес, потому что не хотели связываться с Дожившими Сатанистами, а появился этот Медведь-Шатун, это убийцы эти, и телевизионщики вроде как утратили к нему интерес, и тогда он устроился в «Интенсекьюр», сел за баранку «Громилы». Он рассказал ей про Саблетта и про Кевина Тарковского, и про домик на Map Висте, но вроде как опустил Державу Желаний, вроде как она и не имела отношения к той ночи, когда он загнал «Громилу» прямо в гостиную Шонбруннов. Рассказал, как вдруг, ни с того, ни с сего, заявился Эрнандес (это ж подумать только, двух еще дней не прошло, а кажется — год) и как он, Эрнандес, значит, предложил ему место водителя при Уорбэйби — лететь, значит, сюда, в Сан- Франциско, и шоферить. Тут Шеветта заинтересовалась, спросила, чем занимаются эти ищейки, и он объяснил ей, чем они, считается, занимаются и чем они занимаются в действительности, как ему теперь кажется, и она сказала: хреново, от таких типов лучше держаться подальше.
А потом Райделл истощился и замолчал, и Шеветта тоже несколько секунд молчала, только смотрела на него ошалелыми глазами. А потом сказала:
— Это что, вот так все и есть? Вот так ты и попал сюда — и вот этим ты и занимаешься?
— Да, — чуть смутился Райделл. — Вроде того.
— Мамочки, — вздохнула Шеветта.
Они полюбовались на мужика, с головы до ног разрисованного древними печатными платами, даже не похоже, что голый, а вроде в таком электронном костюме.
— Если поссать на сугроб, — сказала Шеветта и широко зевнула, — получаются дырки. Вот глаза у тебя точно такие. Честно.
В дверь постучали. Затем она приоткрылась на полдюйма, и кто-то — не тот мужик, который звенел на ходу, — сказал:
— Ну, как, нашли что-нибудь? Генри ушел домой…
— Очень трудно выбрать, — пожаловалась Шеветта. — Их так много, а нам хочется, что нам лучше подходит…
— Ну, тогда смотрите дальше, — безразлично предложил голос. — Выберете — скажете.
Дверь закрылась.
— Покажи-ка мне эти очки, — сказал Райделл.
Шеветта перегнулась через диван, достала из кармана куртки футляр с очками и телефон. Материал футляра выглядел необычно — не металл, не пластик, а что-то такое темно-серое, тонкое, как яичная скорлупка, и жесткое, как сталь. Как же он открывается?.. А… понятно. Очки — точно такие же, как у Люциуса Уорбэйби. Черная оправа, стекла — сейчас — тоже черные. И чего они такие тяжелые, словно свинцом налитые?
Шеветта раскрыла клавиатуру телефона.
— Да ты что, — вскинулся Райделл, — они же знают твой номер, не могут не знать. Позвонишь по этой штуке — или даже не ты, а тебе позвонят, так через пять минут здесь будут сто машин с мигалками.
— Ничего они не знают, — качнула головой Шеветта. — Это ж не мой телефон, а Коудса, я прихватила его со столика, сразу как свет потух.
