Облака сереют, уходя на восток. Внизу вдоль берега намерзает лед. Дымное красное слабое солнце.
Такси сворачивает с шоссе. Между опорами идущей поверху улицы. Вон там можно выпить пива. Табуретки у стойки, опилки. Грузчики с крюками. Как говорится, помалкивай, целее будешь. В толпе безопасно. Протолкаться, орудуя локтями, туда, где вокруг одни рукава и ладони, чтобы их пожимать и трясти.
— О'кей, мистер, приехали. С вас пять зеленых.
Красновато-серый камень, его называют песчаником. Железная ограда. За которой много лет назад жил богатей. Высокие ступеньки. Первые пять долларов.
— Вы позвоните хозяйке, мистер, а я затащу ваши чемоданы, так не разбогатеешь, но уж больно вид у вас одинокий. Миссис Гроц о вас позаботится. Она с приветом, да кто теперь без него.
Миссис Гроц, косоглазая, завернувшись в черное пальто с воротником из черно-бурой лисицы, стоит в дверях.
— Что вам здесь нужно, мистер.
— Он в порядке, ма, только что из Европы, учился в университете. У него просто нет друзей.
— Друзья должны быть у всякого.
— Откуда ты знаешь, может, он в них не нуждается.
— Оттуда, чокнутый ты таксист, что дружба — это все.
— Вот и жена считает меня чокнутым, а детишки думают, будто я господь бог.
— Отправляйся домой, чокнутый таксист. Идите за мной, мистер, у меня есть хорошая комната.
Волоку чемоданы вслед за крупной кормой, всползающей вверх по лестнице. В луковое зловоние. И запах пыли.
— Для меня, мистер, на лестницу влезть это труд. Все приходится делать самой. После мужа. Упал и помер, как был, в одних подштанниках. Прямо у меня на глазах. Такое потрясение. Пошел свет выключать да ничком и рухнул. Я с тех пор нервная, вся трясусь. Вот как мужья-то иногда мрут. А то думают, будто они такие воспитанные, что тихо помирают в больнице.
Комната с высоко поднятыми красными шторами. Двойная кровать вроде той, что я видел однажды в Вирджинии, когда вышел гулять на улицу и забрался в стоявший под жарким солнцем фургон. Всегда хотелось уметь запасаться на зиму теплом.
— Четыре доллара пятьдесят за ночь или двадцать в неделю. Видите, у меня тут радио, полки, газовая плита, горячая вода. Радио громко не включайте.
— Я вам дня через два скажу, надолго ли я задержусь.
— Будем считать, до пятницы, а там уж решайте. Забавный у вас говор, английский. В университете так выучились говорить.
— Выучился немного.
— Или может вы с таким выговором и родились.
— Не знаю.
— Давайте четыре доллара пятьдесят центов.
2
Новый мир. Открываю, положив на постель, чемоданы. Включаю обогреватель. Мимо еще одной мрачно окрашенной двери выхожу в прихожую. Темным-темно. Только машины проплывают по улице, словно лодки с цветными фонариками.
В ванной комнате, нахожу выключатель. На полу скомканное зеленое полотенце. Поднимаю сиденье. Убедительная просьба ко всем джентльменам. В детстве ты никогда сиденья не поднимал, и мама говорила тебе: поднимай сиденье. Подбери полотенце. Возвращаюсь. А на этой двери табличка под целлофаном. Все, что мне остается теперь, это ждать, ждать и ждать. Должно пройти. Ей никогда не приходилось укладываться и в чемодане у нее полная каша. Я называл ее неряхой, почему ты не складываешь одежду. Придется идти туда. В похоронное бюро. Умойся хотя бы. И побыть-то с ней рядом некому. А я и сам переполнен смертью. Надеюсь, мне удастся спустя столько лет найти туда дорогу. Во сколько это мне обойдется. Вот так под конец оказаться в земле среди множества посторонних людей.
Кристиан спускается по ступенькам на улицу. Серый твид согревает спину. Белые перчатки на руках. Улица полна теней. И запаркованных темных машин. А впереди по ходу старые стылые пальцы деревьев. После такого обилия океана. Не знаю я, что мне сказать этому человеку. Он, наверное, будет в черном. Дать ему, что ли, на чай или сигару. Он может подумать, что я недостаточно переживаю или не способен сосредоточиться на мыслях о смерти.
Высокие серые окна музея. Вот и спуск в подземку. Все вокруг жуют резинку. Турникет совсем как на скачках. Как аккуратно входит монетка. Дзынь и там. Мог бы спуститься прямо под поезд. Позволить ему с громом промчаться по мне. До чего тут надо дотронуться, чтобы током убило. А как они догадаются, что меня следует отвезти туда и положить рядом с Элен. Напиши на чем-нибудь и сунь в бумажник. В случае моей смерти доставьте меня в Погребальный дом Вайна и похороните вместе с Элен. До того искромсало, что оставшиеся куски можно запихать в тот же гроб. Просто я не смог свыкнуться с мыслью, что ты будешь мерзнуть, а последние твои слова были о том, чтобы тебя похоронили в земле. И ты всегда накладывала вокруг глаз зеленые тени. Приближалась ко мне, шелестя шелковым платьем и по звуку казалось, будто внутри у тебя пустота. Прислушивалась глазами. А в первый день на море я не позволил тебе потратить два доллара на шезлонг. Теперь-то я бы позволил. Теперь я бы все тебе позволил. Элен, ты могла бы взять два шезлонга или три, я бы ничего не сказал. Дело же не в деньгах. Я не хотел, чтобы ты простудилась, потому что вид у тебя был такой нездоровый, ты бы там закоченела, никто же не знал, до чего ты больна. Вот я и выдернул полотенце. Выдрал его у тебя прямо из рук, когда ты сказала, что не прочь потратить два доллара. Не в деньгах дело, я бы порвал эти два доллара прямо здесь, на платформе. Нет, господи, все же в деньгах. И я тебя потерял.
Голова никнет. Побелевшей костяшкой тру кожу под глазом. Мужчина делает шаг в мою сторону.
— Эй, приятель, с тобой все в порядке.
— Да, все в порядке. Пыль попала в глаза.
— О'кей, приятель, я просто на всякий случай.
Поезд, ревущий в туннеле. Вымахивает на станцию. Что-то свиристит под полом вагона. Дверь с урчанием закрывается. Потом вверх, наружу, пересекая каждую авеню, когда краснеет свет и машины, скользя, застывают. И все так ново вокруг и так старо. Давно, еще в юности, прогуливаясь здесь, я услышал, как автомобиль заверещал и сбил мальчишку. Видел его плечо в белой рубашке. И задавался вопросом, может быть, люди соберутся вокруг него, чтобы ему было теплее, а не сбегут, как я.
Там, дальше, где улица опускается вниз, эстакада с поездом на ней, высокие здания и река. Уже близко. Вот здесь. Двойные занавешенные двери, две елочки по сторонам. Толкаю, вхожу. Господи, разве тебе здесь место. Холл с мягким ковром, впечатление роскоши. Теплый зеленый свет омывает стены. Все здесь такое мягкое. Это неплохо. Вон открытая дверь. Она поблескивает, я стучу. Мужские черные туфли и черные носки на подвязках торчат из-под стола. Шевелятся и сияют. Передо мною его рука.
— Добрый вечер. Вы мистер Кристиан, не так ли.
— Да.
— Простите, что вынудил вас прийти. Я мистер Вайн, садитесь, пожалуйста.
— Спасибо.
— Вы курите. Сигарету. Сигару.
— Нет, спасибо.
— Ну что же, устраивайтесь поудобнее. Нам нужно обсудить лишь несколько мелочей. Человек из таможни, с которым вы разговаривали, позвонил нам после того, как вы покинули пирс. Очень любезно с его стороны, что же касается меня, то я определенно сделаю все, что смогу, мистер Кристиан. Вот только здесь распишитесь.
— Спасибо.
— Я не просто человек, который работает в этом бизнесе.
