— Как бы мне хотелось, чтобы Эрагон или Арья были здесь, ибо уж они-то могли бы заглянуть в ваши мысли, не опасаясь, что утратят рассудок.
И она снова почувствовала колдовское воздействие исходившего от Блёдхгарма запаха, и ей вдруг почудилось, что она погружает пальцы в его роскошную гриву и перебирает ее… Она пришла в себя, лишь когда Эльва потянула ее за левую руку, заставляя нагнуться пониже, и сказала ей хриплым шепотом:
— Шандра. Сосредоточься на вкусе шандры обыкновенной.
Последовав ее совету, Насуада призвала на помощь прошлогодние воспоминания, когда на одном из пиров короля Хротгара ей довелось есть пирожки с шандрой. Одна лишь мысль о кисленьком вкусе этой ягодной начинки заставила ее проглотить слюну, и она тут же отвлеклась от соблазнительного мускусного запаха, исходившего от Блёдхгарма. Пытаясь скрыть свою растерянность, Насуада сказала:
— Моя юная компаньонка хотела бы знать, почему ты выглядишь столь отлично от других эльфов. Должна признаться, что и мне это было бы любопытно понять. Твой облик весьма далек от того, как мы обычно представляем себе ваш народ. Может быть, ты будешь так любезен и откроешь нам причины твоего несколько более звериного, что ли, облика?
Блёдхгарм пожал плечами, и от этого шерсть на нем вся пошла переливчатыми волнами.
— Мне мой облик нравится, — сказал он. — Некоторые сочиняют стихи о солнце и луне, другие выращивают цветы, или строят великолепные здания, или сочиняют музыку. И хоть я весьма высоко ценю все эти разнообразные виды искусства, но все же, на мой взгляд, истинная красота заключается в волчьих клыках, в пятнистой шкурке лесного кота, в глазах орла. Вот я и взял себе все эти атрибуты. В следующем столетии я. возможно, утрачу интерес к наземным животным и сочту, что вес самое лучшее воплощено в животных морских, и тогда я покрою себя чешуей, превращу свои руки в плавники, а ноги — в хвост и исчезну в волнах морских, и меня никогда больше уж не увидят в Алагейзии.
Если он просто рисовался, как представлялось Насуаде, то внешне ничем этого не проявил. Как раз напротив, он был настолько серьезен, что ей даже показалось, что он над ней подшучивает.
— Все это в высшей степени интересно, — сказала она. — Но я надеюсь, что потребность превратиться в рыбу не возникнет у тебя в самом ближайшем будущем, ибо ты нам нужен на суше. Разумеется, если Гальбаториксу взбредет в голову превратить своих верных рабов в акул и морских коньков, тогда, конечно, заклинатель, который способен дышать под водой, и нам, возможно, окажется полезен.
Двенадцать эльфов неожиданно рассмеялись, и все вокруг наполнилось звуками их чистого легкого смеха, и птицы на милю окрест вдруг дружно запели. Звуки их песен и птичьего чириканья напоминали звуки падающей на хрустальную поверхность воды. Насуада невольно улыбнулась и увидела вокруг такие же улыбки, они светились даже на лицах ее стражей. Даже двое ургалов, похоже, улыбались. А когда эльфы умолкли и весь мир вновь погрузился в бессловесность, Насуада испытала такую же грусть, какая бывает, когда исчезает приятный сон. Глаза ее даже на несколько мгновений заволокло слезами, но слезы вскоре высохли, да и грусть прошла.
Впервые за все это время улыбнувшись — и тем самым явив свой истинный лик, одновременно прекрасный и пугающий, — Блёдхгарм сказал:
— Для нас будет честью служить такой умной, способной и находчивой женщине, как ты, госпожа Насуада. Как-нибудь на днях, когда позволят твои многочисленные обязанности, я с радостью научу тебя нашей игре в руны. Не сомневаюсь, ты будешь потрясающим противником.
Столь внезапная перемена в поведении эльфов напомнила Насуаде то слово, которым гномы иногда характеризовали эту расу: капризные. Когда она была ребенком, это слово казалось ей почти безобидным — оно лишь подтверждало ее представление об эльфах как существах, которые переходят от одного наслаждения к другому, точно феи в саду цветов, — однако теперь она поняла, наконец, что именно хотели сказать гномы этим своим определением: «Осторожней! Берегись! Ибо никогда нельзя точно знать, что именно сделает эльф в следующее мгновение». Насуада тихонько вздохнула, огорченная тем, что ей, видно, вновь придется искать общий язык с группой существ, явно намеренных манипулировать ею в своих интересах. «Неужели жизнь всегда настолько сложна? — с грустью думала она. — Или это я сама притягиваю всякие сложности?»
Она заметила, что из лагеря к ней скачет верхом король Оррин, сопровождаемый огромной толпой знатных людей, придворных, чиновников высокого и низкого ранга, советников, помощников, слуг, вооруженных охранников, и прочих, и прочих, которых она даже и не пыталась как-то идентифицировать. А посмотрев на запад, она увидела Сапфиру, поспешно снижавшуюся на широко распростертых крыльях. Чувствуя, что сейчас скучная шумливая толпа королевских придворных окружит и поглотит их, Насуада сказала:
— Возможно, пройдет несколько месяцев, прежде чем у меня будет возможность воспользоваться твоим предложением, Блёдхгарм, но тем не менее я очень тебе за него благодарна. Я с удовольствием развлеклась бы игрой после целого дня работы. Однако же в настоящее время это удовольствие придется отложить. А сейчас готовься: на тебя вот-вот обрушится вся тяжесть человеческого общения, целая лавина имен, вопросов и просьб. Мы, люди, народ любопытный; к тому же никто из нас прежде не видел столько эльфов сразу.
— Мы готовы к этому, госпожа Насуада, — сказал Блёдхгарм.
Когда с громоподобным шумом кавалькада короля Оррина окружила их, а Сапфира как раз приземлилась, приминая траву хлопающими крыльями, последняя мысль, что мелькнула у Насуады, была такой: «О, боги! Мне придется поставить вокруг Блёдхгарма роту солдат, чтобы его не разорвали на части любопытные женщины. Впрочем, даже и этого, возможно, будет недостаточно!»
12. Пощади, всадник!
Через день после того, как они оставили Исткрофт, ближе к вечеру Эрагон почуял впереди патрульный отряд человек из пятнадцати.
Он сказал об этом Арье, и та, кивнув, призналась, что тоже их заметила. Ни он, ни она не высказали вслух ни малейшей озабоченности, однако в душе у Эрагона зародилась тревога, и он видел, что Арья тоже сурово насупилась.
Местность вокруг была открытой и почти плоской; укрыться им было негде. Они и раньше сталкивались с подобными отрядами на дорогах, но всегда находились при этом в компании других путников. Теперь же на этой еле заметной тропе они были совершенно одни.
— Мы могли бы с помощью магии выкопать яму, завалить ее сверху всяким мусором и спрятаться в этой берлоге, пока они мимо не проедут, — предложил Эрагон.
Арья, не останавливаясь, лишь энергично помотала головой:
— А что мы будем делать с выкопанной землей? Они же подумают, что наткнулись на нору самого большого в мире барсука. И потом, я бы предпочла использовать наши силы на то, чтобы бежать побыстрее.
И Эрагон проворчал в ответ:
— Я не уверен, что во мне осталось достаточно сил даже на несколько миль бега трусцой. — Он пока не задыхался, однако эта бесконечная гонка совсем его измотала. У него болели колени, локти были ободраны, большой палец на левой ноге распух и покраснел, а на пятках вздувались и лопались водяные пузыри, как бы тщательно он свои стертые ноги не перебинтовывал. Прошлой ночью он излечил несколько подобных повреждений, которые не давали ему покоя, но, хотя это и принесло некоторое облегчение, все же использование магии лишь усилило общую его усталость.
Приближение патруля стало заметно по столбу поднятой им пыли примерно за полчаса до того, как Эрагон смог разглядеть в нижней части этого желтоватого облака силуэты людей и лошадей. Поскольку у них с Арьей зрение было гораздо более острым, чем у большинства людей, вряд ли всадники способны были на таком расстоянии их увидеть. Они бежали еще, по крайней мере, минут десять, потом остановились, и Арья, вытащив из заплечного мешка юбку, надела ее прямо поверх своих узких мужских штанов, а Эрагон выудил из своего мешка кольцо Брома и как следует замазал землей светящийся знак на своей правой ладони. Затем, опустив головы, понурив плечи и едва волоча ноги, они двинулись дальше. Если все пойдет
