хочет она работать так, как работают другие. Она хочет работать так, как привыкла при Гордееве.
Как же ей поступить? Смириться с тем, что так, как раньше, уже никогда не будет, и открыть новую страницу в своей жизни, в которой все, все, все будет по-другому? Или попробовать найти такое место, где можно будет сохранить привычный стиль работы и при этом делать то, что нужно и важно для других и интересно ей самой. Как поступить? Бросить ребят, с которыми проработала бок о бок больше десяти лет и с которыми ее связывают не только совместными усилиями раскрытые преступления? Или остаться с ними, быть верным другом и мучиться, выполняя работу, которую раньше выполнять не приходилось. Конечно, это не означает, что Анастасия Каменская никогда не работала со свидетелями или не выезжала на осмотр места происшествия. Еще как работала. И очевидцев искала, и установки сама делала, и разложившиеся или расчлененные трупы осматривала, и в разработках участвовала, и с наемными убийцами наедине по нескольку часов проводила. Она все умела и все делала, когда нужно. Но одно дело, когда она приходила к Гордееву и говорила: «Виктор Алексеевич, я придумала вот такой ход… И для этого нужно, чтобы кто-нибудь сделал вот это… А сама я хочу попробовать сделать вот так…» И совсем другое дело, когда Мельник будет ее заставлять делать то, что ОН считает нужным, а не то, что ОНА придумала. Первый месяц совместной работы ясно показал, что к ее идеям начальник относится более чем скептически и категорически отвергает за ней право на попытку, не говоря уж об эксперименте. Зато себя Барин считает истиной в последней инстанции и чуть ли не дельфийским оракулом. С таким не то что не поспоришь, а и мнения своего не выскажешь, если не хочешь нарваться на скандал и публичное оскорбление.
Да, муж ей в этом деле не советчик, ей нужно поговорить с человеком, который хорошо представляет себе оперативную работу и будет понимать, что ее беспокоит и чего она хочет. С Юркой Коротковым ей стыдно обсуждать эту проблему. Она попробовала и поняла, что душевных сил не хватает. А отчим ее поймет, сам всю жизнь в милиции прослужил, четверть века на практической работе, теперь вот кафедрой командует, будущих сыщиков обучает.
Почему-то мысль о необходимости посоветоваться с отчимом тоже казалась ей неприятной, словно она собралась нанести близким людям удар из-за угла. Может быть, ей стыдно и неловко за свое более легкое положение? Собственное жилье есть, и в этом смысле она от ГУВД не зависит. Муж – известный ученый, получающий приглашения из крупных зарубежных университетов, так что от голода их семья не умрет, если начать принимать эти приглашения не раз в год, а постоянно. Детей нет. Родители, слава богу, здоровы. Не жизнь, а одно сплошное непрекращающееся удовольствие. Мало того, она еще пять иностранных языков знает и в качестве переводчика может зарабатывать куда больше, чем в уголовном розыске, так что имеет возможность вообще плюнуть с высокой колокольни на серые милицейские будни и на нового начальника, который ей, видите ли, не нравится, такая вот выискалась у нас принцесса. И при всем этом феерическом благополучии она еще бегает к папочке совета спрашивать. У нее, понимаете ли, папочка, иными словами – мамочкин муж, есть со связями в Министерстве внутренних дел и большим жизненным опытом по части ловли преступников. Так что с родителями нашей принцессе тоже повезло. Такая вот она у нас удачливая, хорошо образованная (а это ей с мамой повезло) и замужем за профессором-академиком (и с мужем повезло).
Она не заметила, как кончился ужасный резиново-жесткий бутерброд, потому что с изумлением прислушивалась сама к себе. Откуда эти мерзкие мысли у нее в голове? Неужели кто-то из сослуживцев может так сказать про нее? Да нет же, она никогда не давала повода, не прибегала к помощи отчима, не пыталась решить с его помощью свои служебные проблемы. Да и проблем-то таких не было, а если что и случалось, так на это всегда был любимый начальник Виктор Алексеевич Гордеев. И разве она хоть когда- нибудь выказывала высокомерие или снобизм в связи с тем, что, в отличие от своих коллег, знает не только юриспруденцию, но и математику, и иностранные языки? Нет, не было такого, не выказывала она этих чувств, просто потому, что им нет места в ее душе. Откуда же взялся этот отвратительный ехидный голосок, нашептывающий ей в ухо гадкие слова о ней самой? Господи, что же это с ней происходит?
Почему-то отчаянно захотелось поговорить с Лешей. И, словно откликаясь, тут же зазвенел телефон.
– Что у тебя стряслось? – спросил муж вместо приветствия.
– А… – Она растерялась и даже не сразу пришла в себя. – Как ты догадался? То есть я хотела сказать, с чего ты взял?
– Аська, врать будешь кому-нибудь другому. Так что случилось?
– Лешик, я расскажу, честное слово, но объясни, как ты догадался. Я же умру от любопытства.
– Элементарно, Ватсон, – засмеялся Чистяков. – Я только что разговаривал со своей любимой тещей, и она тебя сдала со всеми потрохами, сказала, что голос у тебя усталый и вроде как бы убитый. А поскольку я знаю тебя и знаю, что в разговорах с родителями ты стараешься быть бодрой и веселой и ничего эдакого им не демонстрировать, то сразу понял, что раз уж теща что-то такое услышала, значит, ты совсем развалилась. И попробуй теперь скажи, что я не прав.
– Ты прав, – вздохнула Настя. – У меня отвратительное настроение. Настолько отвратительное, что я даже не сумела скрыть это от мамы.
– В связи с чем? Тебя кто-то обидел?
– Я сама себя обидела. Дура я, и бить меня некому.
– Это правильно, но неконструктивно. Хочешь, дам телефон моего коллеги, он живет неподалеку и по твоей просьбе может прийти и выпороть тебя.
– Ничего себе конструктивность! – Настя развеселилась. – Лучше сделай меня умной.
– Бесполезно, ты уже старая для таких экспериментов. Что есть – то есть, придется жить с глупой. Так каким же образом твоя глупость испортила тебе настроение?
– Леш, я сейчас скажу, но дай слово, что не будешь ругаться и переживать. Это не повод для волнения.
– Ну, говори.
– Я думаю о том, чтобы уйти с работы.
– Совсем? И сидеть дома?
– Нет, что ты, уйти из отдела. Я не могу работать с новым начальником.
– Ах, вот оно что… – протянул Чистяков. – Ну ничего, это нормально. Перебесишься. До моего приезда потерпишь, или тебе горит?
– Сама не знаю. Лешенька, я ничего не знаю, у меня в душе такая смута, что я, кажется, даже
