– Угу.
Я неразборчиво нацарапал свое имя, опустив номер лицензии и домашний адрес.
– Жарко сегодня.
– Пустяки. Тридцати восьми не будет. Были бы вы здесь в первых числах. Подскочила почти до сорока трех. Вот почему мало туристов. Половина комнат пустует.
Я заплатил за комнату и попросил разрешения позвонить.
– Междугородный? – подозрительно прохрипел он.
– Местный. Лично, если не возражаете.
Он достал из-под прилавка аппарат и вышел, захлопнув за собой дверь.
Я набрал номер отеля «Миссион». Голос Уны ответил немедленно, как только меня соединили с ее комнатой.
– Кто это?
– Говорит Арчер, звоню из мотеля «Горный вид». Люси Чампион только что сняла здесь комнату. Ее хозяйка, цветная женщина по фамилии Неррис, с Мезон-стрит, выставила ее.
– Где находится этот мотель?
– На шоссе, двумя кварталами западнее Мейна. Она в седьмом номере.
– Отлично, отлично, – ответила Уна напряженным голосом. – Продолжайте наблюдение. Я собираюсь нанести ей визит. Мне надо знать куда она пойдет после нашего разговора.
Уна повесила трубку. Я прошел в комнату восемь, поставил свой чемодан на середину потертого голубого ковра и повесил пиджак на железную вешалку в стенном шкафу.
Кровать была накрыта тонким зеленым покрывалом, которое не скрывало экономической депрессии в своей середине. Кровати я не доверял и сел на стул с прямой спинкой. Я поставил его перед окном и закурил.
Из окна была видна дверь в комнату Люси и окно внутреннего угла постройки. Дверь была закрыта, а на окне опущены старые зеленые жалюзи. Дым моей сигареты поднимался к оштукатуренному потолку в спертом воздухе комнаты. За перегородкой соседней девятой комнаты простонал женский голос. Мужской голос спросил:
– Что-нибудь не так?
– Нет-нет.
– Я думал, что-то не так. – Ну, давай! Все хорошо. – Я подумал, что сделал тебе больно.
– Ну, давай! Ну, давай! Ну, давай!
Вкус моей сигареты был отвратительный. Я бросил ее в банку из-под кофе, поставленную в комнате вместо пепельницы, и подумал о тех людях, которые поодиночке или парами лежали на этой железной кровати и смотрели на желтый потолок. В углах остались следы их грязи, стены впитали их запахи. Они приезжали со всех концов страны, чтобы смотреть на желтый потолок, валяться на железной кровати, трогать стены и оставлять невидимые следы.
Я подошел к перегородке, отделявшей меня от комнаты Люси. Она рыдала. Через некоторое время она что-то сказала сама себе, нечто, вроде: «Не стану!» А немного погодя: «Просто не знаю, что делать».
Люди часто рыдают в одиночку и говорят себе, что не знают, что делать, но все же слушать ее было тяжело. Я вернулся на свой стул у окна и стал наблюдать за дверью, пытаясь внушить себе, будто мне неизвестно, что за ней происходит.
Уна появилась перед ней внезапно, будто чья-то тень в наркотическом сне. На ней были пятнистые под леопарда брюки и плотная шелковая блузка. Стремительно, как боксер легкого веса, подойдя к двери, она постучала в нее два раза костяшками пальцев. Люси открыла дверь. Ее изящные коричневые пальцы взлетели ко рту и прижались к губам. Уна устремилась на нее подобно маленькому тарану, а Люси отступила и скрылась из моего поля зрения. Я услышал, как ее каблуки неуверенно зацокали по полу, и подошел к перегородке.
– Садись! – резко сказала Уна. – Нет, на кровать садись ты, а я сяду на стул. Итак, Люси, что же ты теперь делаешь?
– Я не хочу с вами говорить.
Голос Люси, вероятно, мог быть мягким и приятным, если бы страх не проделывал с ним свои фокусы.
– Не стоит так волноваться.
– А я и не волнуюсь. Это мое дело, что я делаю. Мое, а не ваше.
– Я в этом не сомневаюсь. Но все же, чем ты занимаешься?
– Я ищу работу, приличную работу. А когда я накоплю немного денег, то вернусь домой. Я не скрываюсь от вас, хотя это не ваше дело.
– И очень хорошо, Люси, потому что в Детройт ты не вернешься, ни сейчас, ни вообще когда- нибудь.
– Вы не сможете меня удержать!
Наступила пауза.
– Нет, я не стану тебя удерживать. Но я вот что тебе скажу: когда ты слезешь с поезда, тебя там уже будут ждать. Я каждый вечер звоню в Детройт.
