– Говори.
– Меня беспокоит изумрудная плесень, капитан, – произнес Энквен.
– Изумрудная плесень? – удивился Икаров.
– Да. Я опасаюсь, что на «Пионе» остались бактерии, – сказал Икаров.
– Возьми всех, кто свободен от вахты, – приказал капитан. – Разбей их на группы. Нужно прочистить все отсеки корабля.
– Слушаю, – сказал Энквен и выскользнул из рубки.
О двухсторонней связи с Землей при субсветовых скоростях, конечно, и говорить не приходилось. Тем не менее капитан, повинуясь безотчетному чувству, не выключал гиперонный передатчик. И время от времени на далекую Землю уходила депеша. Много ли было шансов на то, что она достигнет адресата? Откровенно говоря, не очень. Силовые поля Вселенной могли искривить путь депеши, исказить ее, ослабить, погасить. И капитан это отлично понимал. Зачем же он периодически посылал в пространство депеши? Трудно сказать. Чтобы это объяснить, нужно сделать шаг в неисследованную еще область человеческой психологии. Человеку, испытывающему чувство одиночества, становится легче, когда он обращается к собеседнику. Пусть невидимому. Пускай даже нет уверенности, что собеседник услышит его…
Можно представить себе изумление капитана, когда на пульте вдруг вспыхнула зеленая панель приема. Кто мог прислать на корабль депешу?
Икаров нетерпеливо выхватил из узкой щели дешифратора пластиковую ленту. Он перечитывал ее снова и снова, не веря своим глазам:
««Пион» приближается к Черной звезде. Ускорение продолжает расти. Производим измерения гравитационного поля Тритона. Капитан Икаров».
Это была его собственная депеша, посланная вчера. Теперь, подобно бумерангу, она возвратилась обратно, на борт «Пиона».
Сутки, по истечении которых капитан наметил включение боковых дюз маневра, были на исходе.
Черное пятно на обзорном экране с каждой секундой угрожающе расплывалось, подобно огромной жирной кляксе: корабль продолжал падать на Тритон.
– Капитан, мы врежемся в Черную звезду, – сказал Энквен.
Икаров промолчал, только скулы резче обозначились.
– Капитан, курс корабля…
– Вижу.
– Скорость «Пиона»…
– Знаю, Энквен.
Они стояли перед пультом – капитан и помощник, человек и робот, без остатка поглощенные тем, о чем безмолвно рассказывали приборы. Черный провал занял почти весь обзорный экран.
– Ошибиться мы не имеем права, Энквен, – сказал капитан. – Ошибка означает смерть.
– Капитан, включи боковые дюзы, – настойчиво произнес робот. Корабль продолжал свободно падать, и инстинкт самосохранения Энквена, заложенный биологами Зеленого городка, восставал против этого. Но в то же время робот безгранично верил капитану.
Икаров бросил взгляд на хронометр, сверился с приборами.
– Еще десять минут падения, Энквен, – сказал он. Последние минуты тянулись бесконечно.
– Я сделал одно наблюдение, капитан, – сказал Энквен.
– Какое же? – посмотрел на робота Икаров.
– В свободном падении мысль работает четче, чем обычно.
– Ты это сейчас заметил?
Робот покачал головой.
– Не сейчас. Давно. Когда выпрыгнул из окна твоей комнаты на сороковом этаже, – сказал он. – До того, как удариться об асфальт, я успел решить навигационную задачу, которую дал мне Ливен Брок. Накануне я безуспешно бился над ней три дня.
Икаров посмотрел на Энквена.
– А в падении ты решил эту задачу за несколько секунд? – спросил он.
– Время для робота течет иначе, чем для человека, – ответил Энквен.
Они помолчали, глядя на обзорный экран и думая каждый о своем.
– Тебе не кажется, капитан, что память может жить своей жизнью? – нарушил тишину Энквен.
Икаров кивнул, машинально пощупав в кармане биопередатчик Вана. В который раз уже робот угадывает мысли капитана. Биосвязь? Передатчик перед стартом «Пиона» удалось усовершенствовать: для передачи мыслеграммы его не обязательно было прижимать к виску. Широкие опыты, связанные с биопередатчиком, проводились, рассказывал Ван, на Марсе… А может быть, в улучшении качества биосвязи повинны условия Черной звезды?!
– Что тебе больше всего запомнилось из детства? – спросил Икаров.
– Детства?
