Россия вечная

Есенин знал народную культуру в такой степени, в какой сейчас ее не знает никто. Удивительным образом он сочетал в себе видение России, в котором фантастическое и реальное соединялись воедино. Это было возможно потому, что в действительности же эта «фантастическая» Россия отнюдь не была фантастической. Она содержалась как некое внутреннее зерно в любом самом обычном русском проявлении.

Надо было только уметь это видеть, видеть даже в «шопоте» ковыля. Тем более это можно видеть в Русской Душе. Как писал современный русский поэт Валентин Провоторов:

Русь, ты где? Потаенным эхом
С колоколен пустых гудет:
Ныне я слита с человеком
И незрима для тех, кто скот.

Способность воспроизводить целые миры известна из индуистской метафизики и космологии. До тех пор, пока жив подлинно русский человек, живет на этой земле и Россия.

Непосредственно с этим видением России связано знаменитое тютчевское стихотворение «Умом Россию не понять»; кроме того, оно математически точно выражает идею величия России, так как то, что можно понять умом, не достойно истинного величия.

Поскольку именно ум, в высшем смысле этого слова, образует общий принцип этого мира и человека в нем, то приведенный стих означает, что Россия, как она понимается на потаенно высшем уровне Русской Души, выходит за пределы мира как такового. Сама концепция вселенной есть ограничение, прежде всего ограничение бесконечности России и русской идеи, выходящей за рамки этого мира и на своем высшеэзотерическом уровне — за пределы миров вообще. Поэтому русскоискательство приобретает не только космологический характер, но и характер, который выходит за пределы космологии.[7]

Это означает также, что в каждой индивидуальной Русской Душе хранится некое сокровище — отражение всей России или, собственно говоря, сама Россия, ибо действительно Россия — внутри нас. Эта «Россия внутри нас» создает основы для духовного, психологического и социального единства русских людей. Правда, в действительности этого единства не так-то просто достичь. Волошин в своих удивительных стихах писал:

Эх! Не выпить до дна нашей воли,

Не связать нас в единую цепь…

Широко наше Дикое Поле,

Глубока наша скифская степь.

Тем самым он фиксирует многоплановость, «разрозненность» нашего бытия. В нем разные пласты, разные уровни русского проявления: от языческого до мессианского или славянофильского образуют многосферность России. Однако противоречия этих пластов, этих сфер — лишь мнимые, ибо на уровне вечности они сведены к единому центру — России.

Поэтому, несмотря на весь разрыв, существует глубокое внутреннее мистическое единство между всеми русскими людьми, независимо от их воззрений и других различий. Правда, в некоторые трагические периоды оно, казалось, рушилось или уходило куда-то в самую глубь, а на поверхности были трагические междоусобицы еще в Древней Руси, гражданские войны, ставившие под вопрос само существование России. Однако в другие эпохи оно торжествовало и побеждало…[8]

Это единство скрытым образом проявлялось даже в 1917-20 годах, когда и белые, и красные были одинаково соединены нитью любви к есенинской поэзии, то есть нитью любви к России, продолжая на трагикомической сцене истории убивать друг друга. Именно поэтому Волошин с такой болью и любовью в душе писал: «Молюсь за тех и за других».

Таким образом, глубинное единство существовало даже тогда, когда в социальном плане были кровь и трагедия.

Тем не менее если оставить в стороне трагические страницы нашей истории, а взять просто русскую жизнь, то можно часто наблюдать трепет этого тайного невероятного единства, несмотря на весь сор повседневной жизни. Несомненно, русских людей объединяет это существование в каждом из них России. Оно и создает бездонное мистические единство, ибо в каждом русском человеке другой видит свою собственную сущность и тайную душу. Если это проявляется даже моментами, это уже неизгладимо на всю жизнь.

Следовательно, эта «Россия внутри нас» создает основу для глубокой духовной любви между всеми русскими людьми. Эти любовь и единство — одна из дорог к нашему национальному спасению. И недаром даже в своих лирических стихах Есенин писал:

Ты мне пой! Ведь моя отрада —
Что вовек я любил не один (курсив мой — Ю.М.)
И калитку осеннего сада
И опавшие листья с рябин.

То, что он не был одинок в этой любви и составляет одну из форм единства в русском море.[9]

Итак, здесь России «окаянной» вовсе не противопоставляется Святая Россия, а в самой грешной России видится некая притягательность, зерно, благодаря которому даже в греховных проявлениях России содержится что-то особое, какой-то скрытый выход или уровень, делающий любые формы ее бытия тайно драгоценными… Конечно, это стихотворение может пониматься и в том смысле, что ничто внешне негативное не в состоянии осквернить или изменить высшую суть России (но при этом, более простом, понимании «окаянная» Россия уже как бы оправдана из-за высшей России).

Другая интерпретация: «окаянная» Россия является просто негативной, черной тенью высшей России, неизбежной платой за нее.

Таким образом, рассматривая лишь часть русской литературы, мы можем заключить, что русская литература учит русских быть русскими, что она фактически имеет для нас священный характер, ибо в ней отражены важнейшие, глубинные, тайные, имеющие огромное значение для будущего планы нашего бытия.

Эта сакральность (для национальной жизни) русской литературы имеет фундаментальное значение, тем более наша литература некими внутренними нитями связана с душой Древней Руси…

Всепроникающая интуиция, подкрепленная глубокими исследованиями, позволяет видеть некую многозначительную отстраненность внутреннего бытия Древней Руси как от Византии, так и от Запада. Разумеется, поздно вышедшая на сцену истории Древняя Русь должна была что-то заимствовать, преломляя по-своему «чужое» и превращая его в свое. И, оставаясь внутри себя самобытной, она ожидала (и ожидает в лице России) своего высшего мистического часа.

Изначально она жила только своим. Отсюда эта внутренняя отстраненность Древней Руси и России