ему наскучила. Он достал из кармана пальто часы, забытые мошенником в поезде, и какое-то время крутил их в руках, разбираясь. Хотя и медные, часы ему понравились. Он аккуратно прицепил к жилету цепочку и засунул часы в нагрудный карман. Зеркала в номере не оказалось, но он надеялся, что выглядит достаточно солидно – в конце концов, вряд ли граф разбирается в часах лучше его самого. А завтра утром солидность определенно не помешает.
Часы показывали начало девятого вечера, но на дворе уже стояла густая тьма. Он еще раз попытался прокрутить в голове сценарий завтрашнего разговора, но обнаружил, что мысли путаются. Мысленно махнув рукой – авось кривая да вывезет! — он повернул в дверном замке ключ, разделся, плюхнулся на постель и неожиданно для себя мгновенно заснул крепким сном.
— Стравливайте давление, — негромко скомандовал Овчинников.
Вагранов быстро закрутил маховик запора, и из отводной трубы донесся негромкий свист газа.
— Только бы не прорвало уплотнения, — пробормотал Грузиков, мелко перекрестившись. — Только бы…
— Не действуй на нервы, Алеша, — оборвал его Вагранов, прислушиваясь. — Ты их проверял, я их проверял, господин Шрубель их проверял. Ничего уплотнениям не сделается. Степан Васильевич, умоляю вас, вы форму криво и неплотно вставили. Поправьте моментально!
Овчинников пощелкал пальцем по форме и ухмыльнулся.
— Кто там только что нервы упомянул? — шутливо спросил он. — Все ровно и плотно. Еще пять атмосфер… три… одна… хоп!
Инженер с усилием потянул за рычаг, и из аппарата донеслось шипение.
— Так, пошла масса… — пробормотал он, заглядывая в узкое окошечко из толстенного стекла. — Пошла, родимая! Сейчас мы ее в форму…
Остальные сгрудились у него за плечами, пытаясь рассмотреть происходящее.
— Вот так. Ну что, господа, раз-два-три-четыре-пять, начинаем доставать!
Он быстро ослабил зажимы, клещами вытянул из паза пышущую жаром форму и быстро сунул ее в подготовленный бочонок с холодной водой. Раздалось шипение, в воздух взметнулось облако пара.
Овчинников повернулся к аудитории.
— Ну что, господа, поздравляю вас с историческим моментом. Похоже, триоксид хрома действительно является прекрасным катализатором для реакции полимерного синтеза в этиленовой среде. Мои поздравления, господин профессор, — обратился он к скромно протирающему пенсне Белиховскому. — Вы действительно сотворили чудо, организовав производство чистого триоксида в настолько сжатые сроки.
— Только благодаря неоценимой помощи Ганса Генриховича, — Белиховский слегка поклонился в сторону Шрубеля. — Однако еще раз должен предупредить вас, что у меня более не осталось материалов, а некоторые их них нужно заказывать в Германии.
— Неважно, — снова широко улыбнулся Овчинников. — Главное, судари мои, что мы сумели доказать принципиальную жизнеспособность данного процесса. Завтра я продемонстрирую наши результаты Гакенталю и господам из «Русского банка», и мы сможем приступить к конструированию первой промышленной установки для производства полиэтилена!
— А не делим ли мы шкуру неубитого медведя? — взволнованно обратился к нему Вагранов. — Ради бога, Степан Васильевич, да покажите же вы, в конце концов, результат, не томите душу!
— Запросто, — подмигнул ему инженер и извлек из бочки остывшую гипсовую форму. Теми же щипцами он осторожно отделил верхнюю ее половину, лоснящуюся от машинного масла, и вытащил из нижней ее части матовую полусферу с четырьмя выступами-ножками. — Вуаля, мсье! Пожалте покорно вашу золотую чашу. Нет, не золотую, а куда более дорогую!
Взволнованный Вагранов осторожно принял в ладони полушарие. Остальные сгрудились вокруг, протягивая руки, чтобы потрогать.
— Господа, да она же почти ничего не весит! — взволнованно сообщил он всем. — Ну совсем ничего!
— Видны пузырьки, — Бисеров ткнул пальцем во вздутия на поверхности. Нужно продумать, как избавлять пластическую массу от газов во время отливки.
— Да ладно вам, Константин Евгеньевич, — отмахнулся от него Вагранов. — Детали потом обс… оп!
Скользкая от смазки чаша выскользнула у него из рук и со странным звуком покатилась по каменному полу мастерской.
— Да аккуратнее же вы, ради бога! — зазвучали рассерженные голоса. — Держите лучше! Не разбилась?
— Не разбилась, — с облегчением улыбнулся Грузиков, поднимая полусферу с пола. — Пружинит. Нет, господа, поистине гениально! Кто бы мог подумать… Ваш Кислицын, Евгений Ильич, положительно выдающийся ум! Где он, кстати?
— Да, где? — переспросил Овчинников. — Я заезжал к нему домой. Оксана Александровна не захотела мне сказать. Уехал в Петербург, говорит, по делам. Он же знал, что мы сегодня установку испытываем, и собирался присутствовать. Что случилось, почему его нет?
Вагранов пожал плечами.
— Я тоже заезжал к нему. На лавочке у крыльца сидела какая-то подозрительная личность, которая заявила, что из полиции, и не хотела пускать меня наверх. Потому вышла грустная Оксана Александровна и сообщила то же, что и вам: что Олег Захарович уехал в Петербург. А на личность сказала не обращать внимание – агент уголовной полиции, приставленный к ней для охраны по просьбе Зубатова.
— Зубатова? — недоверчиво поинтересовался Велиховский. — Жандарма из Охранки? Почему он интересуется Кислицыным? Не могли ли его арестовать за участие в каком-нибудь тайном обществе?
— Вряд ли, — с неохотой откликнулся Вагранов. — Видите ли, формально господин Кислицын числится сотрудником Московского охранного отделения.
— Провокатор? — с ужасом осведомился Грузиков. — Жандарм?
— Не говорите глупостей, любезнейший, — резко ответил Вагранов. — Сами знаете, у меня нет ни малейшего повода любить Охрану. Но если Олег Захарович – провокатор, я готов съесть собственную шляпу. И где, скажите на милость, вы видели жандарма, способного отличить хотя бы нитрит от нитрата, не говоря уже про совершение прорыва в области органической химии? А вы обращали внимание, как легко с ним общаться на самые невероятные темы? Просто живым себя начинаешь чувствовать. Я скорее поверю, что он действительно марсианин!
— Час от часу не легче! — хмыкнул Бисеров. — Теперь уже марсианин. И как он к нам попал? Из пушки запустили, как у Верна? Или на боевом треножнике прилетел, как у Уэллса?
— У Уэллса треножники не летали. И вообще, господа, что-то у нас разговор не в ту степь пошел, — вмешался Овчинников. — Давайте перестанем обсуждать человека у него за спиной, тем более что мы от него ничего, кроме хорошего, не видели. Не забывайте, что сегодняшний триумф, — он ткнул пальцем в пластмассовую полусферу, которую Грузиков все еще держал в руке, — в первую очередь его рук дело. Смогли бы мы без него набрести на идею самостоятельно?
— Смогли бы, — тряхнул головой Вагранов. — Весь вопрос только в том – когда. Может, через год, а может, и через полвека. В чем я абсолютно уверен, так в том, что он сам без нас ничего не добился бы. Однако я, Степан Васильевич, с вами согласен. Негоже так сплетничать о человеке, тем более о Кислицыне. Без сомнения, когда Олег Захарович вернется, он порадуется вместе с нами и расскажет о причинах своего отсутствия, ежели сочтет нужным и возможным. Господа, чем спорить на пустопорожние темы, у меня есть предложение отпраздновать наш успех. Я знаю такой ресторан – м-м-м, сказка, а не ресторан! Удобный, недорогой, с очень приличной кухней, и там всегда есть в наличии «Мадам Клико». Ну что, господа, едем?
Ночью Олегу приснился кошмар. Он открывает заседание правительства почему-то на зеленой солнечной лужайке, окруженной вокруг непроглядно-черным еловым лесом. На его столе лежит кипа бумаг, и он отчаянно копается в ней, стараясь разыскать нужную, но наброски «Ночного танцора» куда-то
