собственным правительством, члены которого фактически вступили против меня в преступный сговор.
Вот оно. Слова произнесены. Пути назад больше нет. Что они там разорались за телекамерами? Меня же заглушат…
— Я объявляю, что нынешнее правительство распущено, а все главы входящих в него комитетов и министерств смещены с занимаемых должностей. В ближайшие несколько дней как в правительстве, так и в администрациях Наместников произойдут серьезные кадровые перестановки. Служба Общественных Дел занимается выявлением саботажников, которые будут примерно наказаны.
Ага, теперь в студии мертвая тишина. Хорошо. Ну, ребята, пан или пропал. Суббота, день. Все часовые пояса уже проснулись. Меня должна слышать вся страна. Надеюсь только, что пашкины спецы держат события под контролем, и выступление действительно идет в прямом эфире…
— С прошлого понедельника вступили в силу постановления, касающиеся кардинальных реформ в народном хозяйстве страны. Полные тексты постановлений опубликуем не позднее послезавтрашнего дня. Кто-то сочтет их крамольными, уводящими страну от пути, по которому ее вели наши отцы и деды. К сожалению, больше так жить нельзя. Нынешние проблемы в народном хозяйстве обусловлены отнюдь не некомпетентным управлением. Их корни – в основах нашей экономики, которая перестала стимулировать людей работать и честно зарабатывать. Рост производительности труда уже много лет находится на нулевой отметке, и падающие цены на нефть и внедрение энергосберегающих технологий в мировой экономике лишают страну одного из немногих источников твердой валюты. Неурожаи последних нескольких лет в нашей стране резко сократили стратегические запасы зерна. Животноводство находится на грани полного краха.
Он перевел дух.
— Я должен произнести страшное слово, от которого меня настойчиво предостерегали советники. Однако я чувствую себя обязанным сказать вам правду. Сограждане! Страна находится на пороге голода. Наступающая зима станет одной из самых тяжелых в нашей истории. Я отдал приказ в ближайшее же время приступить к введению в стране карточной системы распределения основных продуктов.
— Однако не следует отчаиваться и впадать в панику. Наша великая страна уже не раз попадала в переделки, не уступающие нынешней ситуации. Наши деды и прадеды отчаянно боролись за свои идеалы в условиях жестокой гражданской войны, и все же построили Путь Справедливости в том виде, в котором считали его правильным. Мы – их достойные потомки, и мы справимся и с нынешним кризисом. Настало время отказаться от устаревших догм и заняться кардинальным обновлением нашего общества.
Он откашлялся.
— Сограждане! Сегодня мы оказались в тяжелом положении. Но мы выстоим. И в борьбе мне понадобится помощь каждого из вас независимо от его политических убеждений. С сегодняшнего дня полностью отменяется политическая цензура в средствах массовой информации. Должности цензоров официально упразднены. Я хочу, чтобы вы свободно и в полный голос высказывались о том, что происходит. Я хочу, чтобы вы все приняли нынешние реформы близко к сердцу. Я знаю – вы привыкли не доверять государству и бояться новых инициатив, потому что они только приводят к лишним проблемам. Но сейчас у нас нет выбора. Или мы сплотимся и победим, или Ростания перестанет существовать. И помните – это не моя борьба. Это – НАША борьба.
Напечатанный текст закончился, но Олег почувствовал, что что-то осталось висеть в воздухе, недосказанное. Он поколебался. Где-то на заднем плане маячил Павел, показывая пальцем на наручные часы.
Олег захлопнул папку и отложил ее в сторону.
— Сограждане! Я знаю, что вас много раз обманывали, — устало произнес он в камеры. — Вас столько раз обманывали, что вы уже не верите никому. Но поверьте еще раз, ладно? У нас просто нет иного выбора.
Он положил ладонь на стол условленным знаком, и в тот же миг огоньки на камерах погасли. Несколькими секундами позже за ними последовали и прожекторы. Народный Председатель потер ладонями глаза, перед которыми плавали зеленые круги, и устало поднялся. В студии стояла мертвая тишина. Он прошел к выходу, запинаясь о змеящиеся по полу кабели, и вышел в сопровождении Павла и телохранителей. Только тогда из-за спины послышался неясный, с каждой секундой усиливающийся ропот голосов.
— Мастер ты речи толкать, — ухмыльнулся ему в коридоре начальник Канцелярии.
— Как работает план «Па-де-де»? — осведомился Олег, широко шагая по коридору в сторону лестницы.
— Всех взяли, — хмыкнул Бирон, поправляя в ухе крохотный наушник. — Только у Ведерникова на даче охрана попыталась сопротивление оказать. Трое раненых у нас и двое – у них. Все живы.
— Хорошо. Кто следит за сеткой вещания? Кассеты с блоками постановлений в эфир пошли?
— За сеткой вещания следит лично Шварцман, — снова ухмыльнулся Павел. — Заявил, что сил больше нет в кабинете сидеть.
— Угу, ясно, — в тон ему ответил Олег. — А кто следит за Шварцманом? Ладно, просто я так шучу. Что на местах?
— По сообщениям, полученным за пять минут до твоего выступления, СОД проводит аресты. Голосупов перонально надзирает. Все по плану.
— Если история нас чему-то и учит, — вздохнул Олег, — то лишь тому, что ничто и никогда не идет по плану. Но хоть началось все правильно, и то радует. Ну, Пашка, поехали по домам. Передохну полчасика, и надо пообщаться с новым правительством в полном составе. Ох, чувствует мое сердце, сегодня ночью нам спать не придется…
Запись выступления Народного Председателя повторялась с равным интервалами весь субботний день, перемежаемая официальными блоками информации, касающимися новых законов и постановлений. Первая реакция населения оказалась предсказуемой. Хотя в стране, растянувшейся на пять часовых поясов, в момент первой передачи где-то еще стояло утро, а где-то уже перевалило далеко за полдень, продуктовые магазины, окрытые по субботам по укороченному рабочему дню, быстро оказались осажденными огромными толпами людей. С прилавков сметалось все, что еще на них оставалось: залежалые консервы из скверной рыбы и морской капусты, банки томатного сока, твердокаменные сухари и пряники, пачки соли и приправ… В провинции по большей части набеги носили характер обзорных экскурсий пустых полок, поскольку магазины и без того пустовали. В столице, традиционно снабжавшейся куда лучше, осада магазинов затянулась на несколько часов, но и ее итог стал тем же: пустые прилавки и раздраженные продавцы, монотонно выдававшие запоздалым покупателям один и тот же ответ: нет, не было, кончилось, не завезли… Сметали не только продукты – налетам подверглись обувные, одежные, хозяйственные, электротоварные магазины и вообще все, что торговало хоть чем-то. В течение одного дня все хозяйственные магазины закрыли месячный план по выручке только на распродажах вонючего хозяйственного мыла, зубного порошка, электролампочек и антитараканьих средств. В магазинах электротоваров влет шли громоздкие и ненадежные бобинные магнитофоны «Зелегань» ценой по двести тридцать форинтов за штуку, выпускаемые по схемам тридцатилетней давности и до того никому и даром не нужные. В значительной степени в опустошение полок внесли вклад продавцы, припрятавшие в подсобках довольно много товаров, ранее к ходовым не относившимся – просто на всякий случай. Народная инспекция, в течение следующей недели обходившая магазины, заставила кое-что – что еще осталось – выложить обратно.
На кооперативных рынках к концу субботы цена на мясо взлетела втрое. Традиционно идущая по семь-восемь форинтов за килограмм, мороженая говядина ко времени их закрытия шла по двадцать и выше. Примерно в том же соотношении поднялись цены на поздние тепличные помидоры и огурцы, репчатый лук, картошку и прочие овощи. На следующий день цены подскочили еще в два раза, однако уже к полудню все рынки закрылись по банальной причине: товар кончился.
Ювелирные магазины тоже подверглись покупательским набегам, но не слишком серьезным. Большая часть свободных средств населения ушла на закупку продуктов по любым ценам, так что на драгоценности денег практически уже не оставалось. Однако и там месячный план по продажам закрылся уже к концу дня.
