Я наклонился и прошел через проем, Луис шагнул за мной. Мы оказались в длинном туннеле с потолком не выше шести футов, который не позволял Луису выпрямиться во весь рост. Туннель уходил вперед в темноту, чуть изгибаясь направо по мере продвижения. С обеих сторон были какие-то ниши, не то кельи, не то камеры, по большей части не больше каменных кроватей. Где-то виднелись разбитые стаканы, пустые старинные винные бутылки на полу, свидетельствующие, что здесь когда-то обитали люди. В каждой имелась своего рода решетка, как на крепостных воротах, которая поднималась и опускалась посредством шкива, и цепная передача у каждой ниши. Все решетки были подняты, но мы наткнулись на одну нишу справа, у которой решетка оказалась опущена. Мой фонарь высветил внутри какие-то человеческие останки в одежде. На черепе все еще сохранилась часть волос, и одежда была почти не истлевшей. Из ниши шло нестерпимое зловоние.
— Что это за место? — спросил Луис.
— Похоже на тюрьму.
— И похоже, они забыли, что у них здесь был гость.
Что-то зашелестело в запертой камере. «Крыса, — подумал я. — Всего лишь крыса. Это, должно быть, только крыса. Кто бы ни находился в камере, он давно мертв. Это всего лишь изодранная кожа и пожелтевшие кости, ничего больше».
Но тут человек зашевелился внутри своей каменной кровати. Его ногти зацарапали камень, правая нога пошевелилась, голова слегка сползла с того места, где покоилась. Для этого ему потребовались неимоверные усилия. Я мог разглядеть эти усилия в каждом напрягшемся впустую мускуле на его высушенных руках и каждом сухожилии, выступающем на лице, когда он попытался заговорить.
Его лицо глубоко запало в его череп, как если бы медленно всосалось внутрь. Глаза в глубоких глазницах походили на сгнившие плоды, их едва было видно за его иссохшей рукой, когда он попытался загородиться от света и одновременно увидеть то, что было за этим светом.
— Как он все еще может быть жив? — Луис отпрянул назад.
Он не мог скрыть свой ужас. Я никогда не слышал у него такого голоса раньше.
Как полураспад изотопа, не об этом ли говорил Рейд? Процесс умирания, когда конец неизбежен, но отсрочен на немыслимый срок. Возможно, как и Киттим, этот неизвестный человек служил доказательством.
— Это не имеет значения, — ответил я. — Оставь его.
Я увидел, как Луис поднял пистолет. Это удивило меня. Луис не относился к числу тех, кому свойственны такие традиционные приступы милосердия. Я положил руку на ствол пистолета и осторожно опустил его вниз.
— Нет, — сказал я.
Существо в каменной могиле попробовало заговорить. Я видел отчаяние в его глазах и почти ощутил в себе ту же жалость, что и Луис. Потом отвернулся и пошел, слыша, как Луис последовал за мной.
К тому времени мы были уже очень глубоко под землей и далеко от кладбища. Судя по направлению, в котором мы двигались, мы находились где-нибудь между склепом и бывшим монастырем. Вдоль туннеля шли все те же ниши, многие с закрытыми решетками, но я заглянул только в одну или две, проходя мимо. Узники этих камер были уже точно мертвы, от них оставались одни скелеты. Они, вероятно, совершили ошибки на своем жизненном пути. Видно, здесь применяли старинные методы суда над ведьмами. Если подозреваемые умирали, то их считали невинными. Если они выживали, то они были виновны.
Становилось все жарче. Стены были горячими на ощупь, а наша одежда стала настолько обременительной, что мы вынуждены были избавиться от всего лишнего по дороге. В голове гудело от прилива крови. Но и сквозь этот гул мне казалось, что я различаю слова, но только теперь эти слова уже не напоминали обрывки древнего заклинания, которое произносят в безумии.
Они имели цель и намерение. Они призывали, они убеждали.
Впереди показался свет. Мы увидели круглое помещение, обрамленное открытыми нишами, и три фонаря в самом центре. Поодаль от них стояла тучная фигура. Брайтуэлл. При помощи лома он пытался вытащить кирпич где-то на уровне своей головы. Около него стояла другая фигура, в куртке, с натянутым на голову капюшоном. Брайтуэлл первым заметил наше присутствие, потому что резко повернулся, не выпуская из рук лом. Я ожидал, что он потянется к пистолету, но он не сделал этого. Напротив, он почти обрадовался нашему появлению. Его рот был изуродован, нижняя губа зашита крестом черными стежками как раз там, где Рейд укусил его в последней битве.
— Я знал, — с трудом проговорил он. — Я знал, что ты придешь.
Фигура справа от него сняла капюшон. Сначала я увидел только растрепанные седые женские волосы, затем показалось и лицо. При свете фонаря тонкие черты Клаудии Штерн заострились, придавая ей вид исхудавшей, страшно голодной женщины. Ее кожа была бледной и высохшей, а когда она открыла рот, чтобы заговорить, я подумал, что ее зубы стали длиннее, чем прежде, как если бы они обнажились из-за какой-нибудь болезни десен. В зрачке правого глаза белело пятнышко, раньше скрывавшееся за особой линзой. Брайтуэлл вручил ей лом, но при этом не сделал никаких попыток двинуться в нашу сторону.
— Почти закончили, — сказал он. — Это хорошо, что ты будешь присутствовать при этом.
Клаудия Штерн воткнула лом в щель, сделанную Брайтуэллом, и напряглась. Я видел, как камень шевельнулся. Она еще раз вставила лом, затем с силой потянула его. Камень переместился приблизительно градусов на шестьдесят и встал перпендикулярно стене. Мне показалось, что в открывшейся расщелине я видел какой-то свет. С последним усилием ей удалось вытащить камень, который упал на пол. Она продолжала работать, вытаскивая кирпичи. Теперь, когда первая брешь в стене была проделана, они вынимались значительно легче. Я должен был остановить ее, но не делал этого: понял, что тоже хочу знать то, что лежит за стеной. Я хотел увидеть «Черного ангела». Большой квадратный кусок серебра теперь ясно виднелся через отверстие. Я мог различить очертания ребра и край того, что могло быть рукой.
Серебряная фигура была грубой и незавершенной, капли застывшего серебра напоминали замерзшие слезы.
Неожиданно, как если бы в ответ на какой-то импульс, Клаудия бросила лом и засунула руку в отверстие.
Только спустя несколько секунд я заметил, как температура вокруг снова поползла вверх. В помещении стало настолько жарко, что я почувствовал, как моя кожа начала покалывать и гореть, как если бы я стоял под палящими лучами полуденного солнца без всякой защиты. Я посмотрел на кожу, почти ожидая, что она начнет краснеть под моим взглядом. Голос в моей голове стал громче, шепот нарастал, как шум воды в большом водопаде, слова оставались неразборчивыми, но их значение прояснялось. Поблизости от того места, где стояла Штерн, жидкость начала капать через отверстия в известковом растворе, медленно соскальзывая вниз по стенам, словно капельки ртути. Я мог видеть пар и обонять обгоравшую пыль. Что бы ни находилось позади той стены, все теперь таяло, серебро плавилось, обнажая сокрытое под ним. Штерн посмотрела на Брайтуэлла, и я заметил изумление, отразившееся на ее лице. Она не знала, что увидит, но ясно, что совсем не этого она ожидала. Все их приготовления говорили о том, что они собирались перевозить статую в Нью-Йорк, но вовсе не ждали увидеть, как серебро плавится и стекает к их ногам. Я услышал звук из-за стены, напоминавший биение крыла и вернувший меня назад, туда, где я был, напоминая мне о моем долге.
Я нацелил пистолет на Брайтуэлла.
— Останови ее.
— Ты не станешь стрелять, — произнес Брайтуэлл, не пошевелившись. — Мы возвратимся.
Луис около меня затряс головой. Его лицо исказилось, как от невыносимой боли, и он прижал левую руку к уху. И тогда я тоже услышал то, что мучило его. Хор голосов, повторявших мольбы, неблагозвучной какофонией шел откуда-то глубоко изнутри Брайтуэлла.
Серебряные капли стали образовывать потоки, просачивающиеся через трещины в стенах. Мне слышалось все увеличивающееся движение позади камней, но в голове стоял такой шум, что я не мог бы сказать это с уверенностью.
— Вы больной, введенный в заблуждение человек, — сказал я Брайтуэллу.
— Ты знаешь, что это правда. Ты и сам ощущаешь это в себе.
— Нет, вы не правы. — Я отрицательно покачал головой.
— Нет никакого спасения для тебя и не будет ни для тебя, ни для кого из нас, — настаивал
