— Выходит, ударил ту женщину этой рукой?
— Я не....
Луис мельком осмотрелся и, удостоверившись, что вокруг нет ни души, выстрелил в правую руку Джи- Мэка. Тот вскрикнул. Луис отступил на два шага и выстрелил в правую лодыжку сутенера.
Джи-Мэк заскрежетал зубами и прижался лбом к асфальту, но боль оказалась совершенно невыносимой. Задрав кровоточащую правую руку и оперевшись на левую, он приподнялся, чтобы посмотреть на свою раненую ногу.
— Теперь тебе далеко не уйти, а то вдруг мне придется отыскивать тебя снова, — сказал Луис. Он поднял пистолет и направил его в лицо Джи-Мэка. — Ты счастливчик, парень. Не забывай об этом. Но уж лучше помолись, чтобы я нашел Алису живой. — Луис опустил пистолет и пошел назад к машине. — Больница через улицу, — сообщил он, перед тем как уехать.
Если не считать пожарной лестницы, у здания был, похоже, только один вход или выход, как уж считать, с единственной стальной дверью. Никаких звонков, зуммеров, табличек с именами.
— Ты думаешь, он солгал нам? — спросил Эйнджел.
Луис снова присоединился к нам. Я не спрашивал его о Джи-Мэке.
— Нет, — сказал Луис. — Не лгал. Открывай.
Пока Эйнджел работал с замком, мы с Луисом наблюдали за обстановкой на улицах, заняв позиции у противоположных концов здания. Эйнджел провозился довольно долго для него — минут пять.
— Старые замки — хорошие замки, — сказал он в свое оправдание.
Мы проскользнули внутрь, закрыв за собой дверь. Первый этаж представлял собой совершенно пустое пространство, когда-то использовавшееся для размещения чанов, бочек. Давно уже не было скользящих дверей, пропускающих внутрь грузовики, и входы заложили кирпичом. Направо, за тем местом, где раньше размещалась небольшая конторка, была лестница на следующий этаж. И никакого лифта. Следующие три этажа во всем походили на первый: открытое пространство без всяких признаков жизни.
Последний этаж сильно отличался от нижних. Там кто-то, хотя и не очень решительно, начал разделять огромную площадь на квартиры, однако, судя по всему, работы, затеянные некоторое время назад, впоследствии приостановились. Видно, успели возвести стены, но большинство дверных проемов так и осталось без дверей, и сквозь них виднелись пустые помещения. Скорее всего, архитектор запланировал сделать пять или шесть квартир, но более или менее завершенными можно было считать только работы в одной из них. На закрытой зеленой входной двери никаких табличек не оказалось. Я занял позицию слева, Эйнджел и Луис разместились справа. Я дважды постучал, затем резко отодвинулся. Никакого ответа. Я попытался снова, но с тем же самым результатом. У нас имелось два варианта развития событий, но ни один из них не казался мне привлекательным. Либо мы могли попытаться взломать дверь, либо Эйнджел вскрывал оба замка и рисковал головой, если кто-то находился внутри и прислушивался к происходящему за дверью.
Эйнджел сделал выбор. Он опустился на одно колено, разложил свой небольшой набор инструментов на полу, затем протянул что-то из этого набора Луису. Одновременно они принялись за замки, стараясь по возможности оставаться под прикрытием стены. Прошло, вероятно, не больше минуты, хотя мне показалось, что время тянулось вечно. Оба замка в конце концов поддались, и Луис с Эйнджелом толкнули отпертую дверь.
Налево от входа была кухня, похожая на камбуз, с остатками какого-то фаст-фуда на столе. В холодильнике лежали сливки, до истечения годности оставалось еще три дня, и бумажный пакет с плоским хлебом, также свежим. Кроме каких-то банок с бобами и консервированной птицей и пары упаковок макарон с сыром, больше из продовольствия в квартире ничего не было. Коридор вел в холл, где стояли диван, мягкое кресло, телевизор и видеомагнитофон.
Дальше налево находилась меньшая из двух спален с небрежно заправленной односпальной кроватью. На спинке стула у окна висело что-то из одежды, под кроватью валялись ботинки. Под прикрытием Эйнджела я проверил туалет, но там обнаружил только дешевые брюки и рубашки.
Мы услышали тихий свист и последовали на звук. В дверном проеме стоял Луис, закрывая от нас вторую спальню. Он отступил в сторону, и мы увидели... Алтарь... Да, кажется, это был алтарь.
Часть третья
Но ни тебя, ни меня Ему не уничтожить;
Он в силах изменить нас, но не одолеть;
Мы бессмертны, и нам суждено бороться
С Ним, если он пожелает воевать с нами.
Глава 8
Городок Седлец находится приблизительно в тридцати милях от Праги. Нелюбопытного путешественника, возможно, отпугнет унылое предместье, и он может даже не остановиться здесь, а поспешит к близлежащему и лучше известному городу Кутна-Гора, который, разросшись, теперь фактически поглотил и сам Седлец. Но когда-то все в этих местах было по-другому: ведь в этой части бывшего Королевства Богемия находился один из самых крупных серебряных рудников Средневековья. К концу тринадцатого века именно в этом районе добывалась треть всего серебра в Европе, но серебряные монеты чеканились здесь уже с X века. Серебро многих соблазняло перебираться сюда, превращая эти края в серьезного соперника для экономического и политического превосходства Праги. Съезжались все: интриганы и авантюристы, торговцы и ремесленники. А там, где крепла экономическая мощь, всегда появлялись представители единовластия, стоявшего над всем. Где появлялось богатство, туда приходила и Церковь.
Первый цистерцианский монастырь был основан в Седлеце Мирославом из Цимбурка в 1142 году. Монахи, привлеченные возможностью добывать серебряную руду, прибыли сюда из Валдсассенского аббатства в Верхней Палатинате, так как Валдсассен являлся составной частью моримонской линии монастырей, связанных с добычей горной руды. (Цистерцианцы, надо отдать им должное, культивировали крайне прагматичное отношение к богатству и его накоплению.) Выходило, что Бог улыбался, глядя на их старания, и благословлял их, так как во второй половине тринадцатого века богатейшие залежи серебряной руды были найдены и на монастырских землях. Благодаря этим открытиям резко возросло влияние цистерианцев. Печально, но внимание Бога очень скоро переключилось на что-то другое, и уже к концу тринадцатого столетия монастырь пострадал от первого из многочисленных набегов неприятеля и был разгромлен. Процесс разрушения достиг своего апогея в 1421 году, когда монастырь подвергся очередному нападению, после которого там остались лишь тлеющие руины. Это нападение было отмечено и первым появлением поборников веры.
Шум сражения стих. Стены монастыря перестали содрогаться, и монахи на время избавились от зависшего в воздухе серого пепла, который оседал на их белых одеяниях, накапливался в тонзурах так, что молодые казались старыми, а старые выглядели мумиями. Где-то на юге еще полыхали пожары, и убитые накапливались за ближайшими воротами кладбища, куда каждый день подвозили все новые и новые тела.
Аббат Седлеца стоял в воротах своего домика, в тени монашеской церкви. Он был наследником великого аббата Хейденрейха, дипломата и советника королей, умершего сто лет назад, благодаря которому монастырь стал центром влияния, власти и богатства. При аббате Хейденрейхе на землях ордена были открыты огромные залежи серебра, но при этом он никогда не забывал монашеского долга перед менее удачливыми детьми Бога. Так, вместе с собором росла и больница, среди поселений рудокопов, с одобрения Хейденрейха, были построены временные часовни, монахи хоронили мертвых, без числа привозимых к монастырскому кладбищу, без осуждения и жалоб. 'Какая ирония, — подумал аббат, — что в основе достижений Хейденрейха лежат те самые семена, которые теперь проросли и привели к гибели сообщества, поскольку они стали магнитом для всякого рода католиков и их лидера, святого римского императора Сигизмунда, претендента на корону Богемии. Его армии взяли в осаду Кутна-Гору, и усилий аббата не хватило, чтобы удержать некоторое расстояние между монастырем и лагерем императора.
Знаменитое богатство Седлеца являлось искушением для всех. Этот город давал кров картезианским монахам из Праги, чей монастырь был разрушен несколькими годами ранее во время разрушительных
