кушетки. Я решил провести ночь здесь.
Сэм прекратила плакать, и наверху на какое-то время стихли все звуки. Потом послышались осторожные шаги Рейчел по ступенькам. Она накинула халат поверх ночной рубашки, но ноги ее были босы.
Она прислонилась к двери, наблюдая за мной. Сначала я вообще ничего не мог произнести, потом попробовал заговорить, но что-то снова защекотало в горле. Мне хотелось и накричать на нее, и изо всех сил прижать ее к себе. Мне хотелось сказать, как я виноват перед ней, сказать, что все будет хорошо, и хотелось услышать от нее то же самое, даже если ни один из нас не поверил бы в это до конца.
— Я просто устала, — призналась она, — и меня удивило твое возвращение.
Несмотря на все, что сказала мне Джоан, мне все еще необходимо было большее.
— Ты вела себя так, будто решила, что я собираюсь уронить ее или сделать ей больно. И это не в первый раз.
— Нет, все совсем не так. — Она подошла ближе. — Я знаю, ты никогда не сделаешь ничего, что может причинить ей боль.
Рейчел хотела коснуться моих волос, но, к моему стыду, я отпрянул от нее. Она заплакала, и ее слезы потрясли меня.
— Я не знаю, что это такое, — проговорила она. — Я не знаю, что происходит. Это... тебя не было здесь, а кто-то приходил и напугал меня. Ты понимаешь? Мне страшно, и я ненавижу свой страх. Мне теперь лучше, но ты заставил меня испытать все это.
Теперь все вышло наружу. Ее голос зазвенел, а лицо исказилось от невыносимой боли, и гнева, и горя.
— Ты заставил меня испытать страх за Сэм, за себя, за тебя. Ты уходишь, когда мы нуждаемся в тебе. Ты нужен нам здесь, а тебя нет. Ты подставляешь себя под удары, но ради... но ради кого? Ради незнакомцев, чужих людей, тех, кого ты даже не встречал ни разу в своей жизни. А я-то, вот она я, я здесь. И Сэм здесь. Мы же твоя жизнь теперь. Ты ее отец, ты мой возлюбленный. Я люблю тебя... Боже Иисус, как я люблю тебя! Я люблю тебя так сильно... но ты не можешь больше продолжать поступать так со мной... с нами. Тебе придется выбирать, потому что я не смогу пережить еще один такой год. Ты знаешь, что я сделала? Ты знаешь, что твоя работа заставила меня сделать? У меня на руках кровь. Я чувствую ее запах на своих пальцах. Я выглядываю из окна и вижу то место, где пролилась кровь. Каждый день я бросаю взгляд на те деревья и помню то, что случалось там. Это все возвращается ко мне. Я убила человека, чтобы защитить нашу дочь, и прошлой ночью я могла сделать это снова. Я отобрала его жизнь. Там, в болотах. И я была довольна собой. Я попала в него и попаду в него снова, я хочу попасть в него. Я хотела разорвать его на части, чтобы он мог почувствовать всю боль до конца, ни на йоту не уменьшить его боли.
Я видела кровь, выступающую на воде, и смотрела, как он тонет, и была счастлива, когда он умер. Я знала, что он хотел сделать со мной и с моим ребенком, и, пропади все пропадом, не собиралась позволить этому случиться. Черт побери, я ненавидела его и ненавидела тебя за то, что из-за тебя я убила его, это ты поставил меня в такое стене. Я ненавидела тебя.
Рейчел медленно соскользнула по стене на пол. Она широко открыла рот. Нижняя губа искривилась. А слезы текли и текли, изливая безмерное горе моей любимой.
— Я ненавидела тебя, — повторила Рейчел. — Ты понимаешь? Я не могу ненавидеть тебя.
Затем слова иссякли, остались только звуки без всякого значения. Я слышал плач Сэм, но не мог пойти туда. Я мог только ухватиться за Рейчел, что-то шептать ей и целовать ее, пытаясь унять боль. А потом мы оказались на полу вместе, она обнимала меня, уткнувшись лицом в шею. Так, вцепившись друг в друга, мы пытались удержать все, что мы теряли.
Той ночью мы спали вместе. Утром Рейчел упаковала какие-то вещи, усадила девочку в детское сиденье машины Джоан и приготовилась к отъезду.
— Мы еще обо всем поговорим, — сказал я Рейчел.
— Да.
Я поцеловал ее в губы. Она обняла меня, и ее пальцы коснулись моей шеи. Они задержались там на секунду, и затем мы расстались. Но ее аромат не исчезал в воздухе даже после того, как машина скрылась из виду, даже после того, как прошел дождь, даже после того, как солнечный свет исчез и спустились сумерки, а потом звезды рассеяли ночное небо, словно блестки, упавшие с платья какой-то женщины, наполовину придуманной, наполовину позабытой.
И через пустоту дома наползал холод, и, когда меня сморил сон, голос прошептал:
«Я же говорила тебе, что она уйдет. Только мы остаемся».
Какая-то паутина коснулась моей кожи, и духи Рейчел утонули в тошнотворном запахе земли, смешанной с кровью.
А в Нью-Йорке молоденькая проститутка по имени Эллен проснулась подле Джи-Мэка, почувствовав руку, сжимавшую ей рот. Она попыталась высвободиться, но ощутила холод металлического дула пистолета у щеки.
— Закрой глаза, — приказал мужской голос, и ей показалось, будто она уже слышала его где-то. — Закрой глаза и не двигайся.
Она послушно выполнила все, что от нее потребовали. Рука по-прежнему сжимала ей рот, но дуло пистолета больше не касалось ее щеки. Она слышала, как начал просыпаться Джи-Мэк. Болеутоляющие таблетки делали его сонливым, но они обычно переставали действовать среди ночи, и он просыпался, чтобы принять еще.
— Что такое? — произнес Джи-Мэк.
Она услышала пять коротких слов, и затем раздался звук, как будто книга упала на пол. Что-то теплое брызнуло ей на лицо. Рука освободила рот.
— Не открывай глаза, — приказал голос.
Она зажмурилась и так просидела до тех пор, пока не удостоверилась, что мужчина ушел. Когда она открыла их снова, во лбу Джи-Мэка зияла дыра.
Глава 16
Без Рейчел и Сэм я провалился в черную дыру: ничего не помнил из тех двадцати четырех часов, которые последовали за их отъездом. Я спал, чего-то ел и не подходил к телефону, подумывал, не напиться ли, но был до такой степени съедаем самобичеванием и ненавистью к себе, что оказался неспособен унизить себя еще больше. Кто-то оставлял сообщения на автоответчике, но ни одно не представляло для меня никакой важности, и спустя некоторое время я вообще прекратил слушать их. Я пробовал смотреть какие-то телепрограммы, даже пролистал газету, но ничто не могло удержать мое внимание. Я отогнал мысли об Алисе, Луисе, Марте как можно дальше от себя, не хотел думать об этом деле.
И с каждым медленно наползающим часом боль внутри меня разрасталась, словно кровоточащая язва разъедала меня. Я лежал, сжавшись в комочек на кушетке, уткнувшись коленями в грудь, и конвульсивно вздрагивал, когда боль накатывала или отползала, как морской прилив и отлив. Мне казалось, я слышал какие-то звуки наверху, шаги матери и ребенка, но, когда я поднялся посмотреть, там никого не было. Полотенце упало в гладильной, дверь оказалась открытой, но я не мог вспомнить, заходил ли туда и закрывал ли за собой дверь. Не проходило и минуты, чтобы мне не хотелось позвонить Рейчел, но я не брался за трубку телефона. Я знал, что ничего хорошего не выйдет из моего звонка. Что я мог сказать ей? Какие обещания мог дать, не испытывая сомнений? Пусть даже пообещаю только то, что в состоянии выполнить.
Снова и снова я вспоминал слова Джоан. Однажды я потерял слишком много; такую потерю не вынести во второй раз. В новом и неуютно тихом доме я снова почувствовал, как сместилось время, как прошлое и настоящее сливаются вместе, образуя одно расплывчатое пятно, а дамбы, которые я так отчаянно воздвигал между тем, что однажды было, и тем, что еще только могло быть, все больше размывались, и мучительные воспоминания просачивались в мою новую жизнь, сводя на нет тщетную надежду, что старые призраки когда-нибудь обретут покой.
Это тишина приводила с собой призраки, как и чувство внезапно и резко остановленного бытия. Рейчел оставила какие-то вещи в ванных комнатах, косметику на столике.
Ее кондиционер для волос висел в душевой кабине, а ее длинный рыжий волос остался лежать на полу под раковиной. Уткнувшись в подушку, я мог вдохнуть ее запах, и вмятина, повторяющая форму ее головы, осталась на подушках кушетки у окна нашей спальни, где она любила читать лежа. Я нашел белую ленту
