На два цента сдачи он купил немножко лярда [1], затем отец с сыном вышли из лавки и направились домой. Путь предстоял неблизкий, но сознание того, что они несут то, что сделает следующий день чуточку более похожим на Рождество, чем на обычный день, делало их шаги легче, а дорогу не такой утомительной.
Они подошли к хижине и отворили дверь. Там при тусклом свете свечи на столе, сидели мать и маленькая дочка, они раскладывали зеленые ветки, чтобы украсить свой скромный домик. На немой вопрос в глазах жены отец произнес голосом, в котором звучало что-то от прежнего пыла:
- Да, дорогая, я принес ее. - И он положил макрель на стол.
Девочка вскочила с места, чтобы взглянуть на рыбу, а мальчик отступил назад, собираясь закрыть дверь; но не успел он и притронуться к ней, как дверь распахнулась и в хижину ворвался Скэрридж, который шел за ними всю дорогу. Обитатели дома воззрились на него, пораженные, но они недолго пребывали в неведении относительно причин его нежданного визита.
- Господин Тиррел, - сказал Скэрридж, доставая из кармана огромную записную книжку и быстрыми привычными движениями пальцев перелистывая страницы, - полагаю, вы должны мне арендную плату за два месяца. Ну-ка, посмотрим, да, вот оно, восемьдесят семь с половиной центов - два месяца по сорок три и три четверти цента за каждый. Я бы хотел получить их прямо сейчас, если позволите. - Он склонил голову набок, желтые огоньки, трусливые и злобные, поблескивали в его маленьких глазках.
Артур Тиррел встал. Его жена медленно подошла к нему и встала рядом, двое детей подбежали к родителям и спрятались за их спинами.
- Сэр, - сказал Тиррел, - у меня нет денег, делайте что хотите.
- Нет денег! - вскричал бессердечный Стивен. - Со мной такие сказки не пройдут. Сегодня, как оказалось, деньги есть у всех; а если их нет, то только потому, что их нарочно потратили. Но если у тебя действительно их нет, - и тут луч надежды осветил сердца семьи Тиррелов, - у тебя должно быть нечто, что может принести деньги, и я заберу это. Ага! Вот это я и возьму!
И он схватил со стола рождественскую макрель, которую положил туда Артур.
-
Он завернул рыбу в лежавшую под ней коричневую бумагу, бросил в свой огромный карман и без единого слова вышел в ночь.
Артур Тиррел опустился на стул и закрыл ладонями лицо. Дети, молчаливые от ужаса и уныния, вцепились с двух сторон в спинку его стула, в то время как его жена, всегда верная и в печали и в радости, обняла его за шею и шепнула ему на ухо:
- Веселей, милый Артур, все еще может быть хорошо; будь мужественным! Ведь он оставил нам лярд!
А в это время через лес с триумфом спешил назад Скэрридж. Он пришел домой за час до полуночи. Он жил один в красивом доме (который забрал за долги), каждый день туда приходила одна пожилая дама, чтобы приготовить ему еду и сделать те немногие дела по хозяйству, которых он требовал. Отперев дверь, он поспешил по лестнице наверх, зажег свечу и, усевшись за большой стол в просторной комнате в передней части дома, пересчитал все деньги, которые собрал за этот вечер, занес цифру в одну из огромных счетных книг, которые лежали на столе, и запер деньги в гигантском сейфе. Затем Скэрридж вынул из кармана макрель Тиррелов. Он развернул рыбу, положил перед собой на стол и воображаемыми линиями разделил на шесть частей.
- Здесь, - сказал он сам себе, - лежит мой завтрак на шесть дней - а лучше бы на неделю. Люблю, когда все точно и ровно. Если бы тот человек купил десятицентовую рыбину, которую ему предлагали, здесь было бы семь порций. Что ж, быть может, я смогу справиться и с этой, ну-ка, посмотрим! Немного убрать отсюда, вот столько отсюда, вот так…
И тут случилось нечто очень странное. Макрель, которая лежала на спине с раскрытым брюхом, внезапно снова закрылась, несколько раз глубоко вдохнула, затем, вздохнув с заметным облегчением, забила хвостом, чуть закатила глаза и, осторожно прислонившись к груде гроссбухов, села на хвост и посмотрела на Скэрриджа. Этот тип, перепуганный, отшвырнул стул и во все глаза уставился на необычную рыбу.
- Не могли бы вы, - сказала макрель, сильно искривив морду, - принести мне стакан воды? У меня такая сушь внутри.
Скэрридж пробормотал что-то утвердительное и поспешил к соседнему столу, на котором стояли кувшин и стакан; наполнив последний, он поднес его макрели.
- А не поднесете его к моему рту? - попросила рыба. Стивен подчинился, макрель выпила добрую половину стакана.
- О да, - сказала она. - Так гораздо лучше. Я не против морской воды, если в ней можно совершать моцион. Но лежать в соленой воде совершенно неподвижно крайне утомительно. Вы даже не представляете, как я хочу есть. Нет ли у вас под рукой парочки червей?
- Червей?! - воскликнул Стивен. - Что за вопрос! Нет, конечно у меня нет червей.
- Ну что ж, - сказала рыба, явно теряя терпение. - Тогда у вас должен быть двор или сад, так что идите и накопайте мне червей.
- Накопать червей?! - воскликнул Стивен. - А вы знаете, что сейчас зима, и земля промерзла, и черви тоже, если уж на то пошло?
- Это меня не волнует, - сказала макрель. - Иди и накопай мне червей. Сейчас все равно, мерзлые они или нет; я могу есть любых.
Рыба вела себя так властно, что Стивен Скэрридж и не подумал ослушаться, он взял лом и лопату из груды садовых инструментов, сваленных в углу комнаты (все они в разное время были взяты за долги), зажег фонарь и спустился в небольшой садик за домом. Когда Скэрридж разгреб снег, ему пришлось хорошенько поработать ломом, прежде чем удалось оставить хоть какой-то след на промерзшей земле. После получаса тяжкого труда он сумел, тщательно обыскав землю из ямы, которую он выкопал, найти пять замерзших червей. Скэрридж счел их достаточным завтраком для рыбы, которой едва хватало на семь завтраков для него самого, так что он бросил свои инструменты и отправился в дом вместе с фонарем, пятью добытыми червями и в два раза большим количеством отмороженных пальцев. Добравшись до нижних ступеней лестницы, он отчетливо услышал какие-то тихие голоса наверху. Скэрридж пришел в ужас! Голоса доносились из той самой комнаты, где хранились все его сокровища. Неужели это воры?
Погасив фонарь и сняв обувь, он тихонько прокрался вверх по лестнице. Выходя из комнаты, он неплотно закрыл дверь и потому теперь мог заглянуть туда через оставшуюся щель, которая открывала вид на все помещение. И какое зрелище предстало его широко раскрытым глазам!
В кресле - его собственном кресле - за столом сидел карлик, его голова, огромная, что кочан капусты, сидела на таком маленьком тельце, что его почти не было видно; это тельце располагало парой крошечных ножек, торчавших будто из-под самой головы, наподобие корней упомянутого овоща. На столе, поглощенная стиранием пыли со счетной книги при помощи салфетки для очистки перьев, сидела фея, ростом не более фута, и такая же прелестная и изящная, как изящнейшая из танцовщиц, наблюдаемая откуда-нибудь с бельэтажа. Макрель по-прежнему опиралась на груду гроссбухов; и - о ужас! - в одном из углов на огромном железном ящике сидел великан; если бы он встал, его голова достала бы до потолка, а потолок здесь был не из низких!
Мороз, холоднее, чем мерзлая земля и стылый воздух снаружи, пробежал по жилам Стивена Скэрриджа, когда он припал к щели в двери и увидел этих ужасных посетителей, в то время как от их беседы, в которой он ясно различал каждое слово, по его спине леденящими каплями потекла холодная испарина.
- Он пошел раздобыть мне червей, - сказала макрель. - И мы вполне могли бы все уладить, пока он не вернулся. Что до меня, я совершенно уверена в том, что говорила.
- О да, - сказал карлик. - в этом не может быть никаких сомнений, совершенно никаких. Я верю каждому слову.
- Разумеется, это так, - сказала фея, вставая на счетную книгу, на которой больше не было ни пылинки. - Все это знают.
