марш!
Группа принялась за работу, и майор полез на броню.
Сопротивления никто не оказывал. БТР зашёл в центр пустого лагеря и остановился недалеко от единственного уцелевшего костра. Луч прожектора направили вертикально вверх, чтобы было видно издалека. Бойцы рассредоточились вокруг «Коробочки». На свет прожектора начали выходить люди. Измученные, замёрзшие, голодные, потерявшие надежду, закутанные в грязное рваное тряпьё, обитатели лагеря обречённо брели к костру.
— Бульдозер в полном порядке, и соляры полбака, — доложил Четвёртый.
— Принял тебя. Разворачивай в сторону дома, будешь дорогу пробивать, тут люди еле на ногах стоят, а идти придётся быстро, — Тринадцатый окинул взглядам старающуюся держаться поближе к пламени костра толпу.
Спустя час поднялся ветер, и дальнейший сбор трофеев потерял смысл. Майор отозвал своих людей в лагерь и подвёл итоги. Собралось человек восемьдесят мужчин и женщин, людской поток иссяк, больше на свет никто не выходил. Собравшиеся люди жались к огню и испуганно косились на вооружённых бойцов в противогазах, придававших им ещё более жуткий вид. Тринадцатый выждал ещё десять минут и отдал команду двигаться к бункеру. Бойцы начали выстраивать колонну. В голове шёл бульдозер, пробивая дорогу, за ним люди, замыкал шествие БТР. По расчищенному пути люди шли довольно быстро, и через час прожектор бульдозера упёрся в знакомый холм. Створы полузасыпанных грязным снегом ворот приветственно сверкнули металлическим блеском в свете прожектора, и в ответ на запрос в эфире зазвучал надтреснутый от волнения голос начальника службы охраны:
— Рад слышать тебя, сынок. Я знал, что не подведёшь старика. Ты, я погляжу, никак прихватил с собой что?
— Задание выполнено. Имею с собой восемьдесят выживших и две единицы техники. За один раз все не поместимся, так что встречайте людей первым рейсом, — майор смотрел, как опускается мощная плита ворот, открывая вход в шлюз, и впервые почувствовал бункер домом. А как приятно иногда бывает вернуться домой...
Когда лифтовая платформа остановилась и двери лифта поползли в стороны, Тринадцатый, привычно устроившийся на традиционно считающемся командирским месте возле пулемётной башни, увидел знакомый матовый блеск герметичного пузыря.
3
Директор по медицине сидел в своём кабинете и читал сводку лечащей группы. Седой профессор был мрачен, словно грозовая туча. Дела в карантинном подуровне шли из рук вон плохо.
— Иван Николаевич, к вам Артём Валерьевич и Лев Ильич, — возвестил коммуникатор голосом секретаря.
Профессор поднялся навстречу входящим и, обмениваясь рукопожатиями, предложил:
— Присаживайтесь, господа.
Стоящая в дверях секретарь вежливо осведомилась:
— Желаете что-нибудь? Чай, кофе?
— Двойной эспрессо, — исполнительный придвинул кресло к столу.
— А мне чайку, дочка, да покрепче, — сделал заказ директор по науке.
— Иван Николаевич, вам как обычно?
Профессор лишь махнул рукой, и секретарь выскользнула за дверь. Директор по науке также не выглядел весёлым:
— Что у тебя, Иван Николаевич? Третьи сутки не спишь уже, — академик, как всегда, держал в руках рабочую папку, с которой никогда не расставался. Вот и сейчас из неё в разные стороны торчал ворох различных распечаток. — Вот, решили навестить тебя в твоей берлоге.
Главный медик нахмурился:
— Поспишь тут. Ребята наши с поверхности привели сто четырнадцать человек, из них тридцать шесть детей. Состояние критическое, все пациенты получили радиоактивное поражение за 600 бэр, в том числе большая часть — свыше 1000 бэр. Только за первые сутки умерло тридцать два пациента взрослой группы и девять детей. Процесс гибели клеток спинного мозга остановить не удаётся, сильная передозировка антирада привела к отторжению костномозговых трансплантатов и вызвала серьёзные изменения в биохимическом составе крови, усугублённые остро развивающейся лейкемией. За вторые сутки скончался ещё двадцать один взрослый и двенадцать детей. Далее не лучше, каждые новые сутки приносят новые смерти, к исходу недели осталось всего лишь девятнадцать пациентов, — голос профессора звучал тихо, усталые глаза печально смотрели на стопки кардиограмм, сводок, результатов исследований и анализов. Он извлёк из кучи бумаг лист с распечаткой и ткнул им в сторону собеседников: — Вот самые свежие прогнозы. Вероятность спасти хотя бы кого-нибудь — один и шесть десятых процента. Лечащая группа работает круглосуточно, в четыре состава, но мы ничего не можем сделать, чтобы переломить отрицательную динамику.
Вошла секретарша с дымящимися на подносе чашками. По кабинету разлился тягучий аромат кофе.
— А в каком состоянии наши сотрудники? — академик держал чашку двумя руками, словно хотел согреть таким способом руки. Было совершенно не понятно, как он не обжигается.
— У них тоже плохи дела, — сокрушённо покачал седой головой профессор, — мы для удобства называем эту группу внешней. Те двое, что были в антирадиационных скафандрах, будут полностью здоровы через три-четыре недели. Но вот остальные... их спасти не удаётся. Что там творится наверху, если антирад лишь отсрочил летальный исход, можно только догадываться, но у них теперь даже кости излучают, — главный медик вздохнул и с грустью добавил: — Мы делаем всё, что в наших силах, но известные технологии и методики лечения в состоянии лишь ненадолго продлить им жизнь. Через два с небольшим месяца необратимые процессы достигнут критической точки, и люди погибнут. Сотрудники внешней группы обречены. За наше спасение они заплатили собственными жизнями, — профессор резко поднял голову: — Но так просто я не сдамся, — его глаза пылали, лучше слов доказывая решимость учёного. — У нас здесь имеется двадцать анабиозных камер, больше, чем достаточно. Я погружу их в абсолютный анабиоз. Уже сформирована аналитическая группа, чьей задачей является изучение и разработка методик борьбы с лучевой болезнью и её последствиями. Я сам возглавлю исследования. Будем размораживать ребят только на время необходимых процедур, это позволит нам выиграть время, возможно, нам ещё удастся найти способ их спасти, — главный медик потянулся за своей кружкой и спокойным голосом закончил: — Я не позволю просто так списать людей, спасших нас от последней в этой войне бомбы, едва не ставшей для всех последней в буквальном смысле.
Управляющий директор и директор по науке переглянулись.
— Вот о бомбе мы и пришли поговорить с тобой, Иван Николаевич, — издалека начал Управляющий.
Тринадцатый снова лежал на больничной кровати, словно и не покидал медицинский уровень вовсе. На этот раз болеть было гораздо веселее, весь личный состав группы, выходившей на поверхность, располагался на соседних койках. Медики отвели под них целый подуровень. Тщательно изолированный от внутренней среды бункера, он представлял собой герметичную спайку двух блоков, жилого и лечебного. Небольшой жилой блок состоял из спального помещения, маленькой столовой, санузлов, комнаты отдыха, использовавшейся в основном для встреч с посетителями, и даже имел небольшой спортзал, в котором по настойчивым просьбам майора установили боевой тренажёр, принесённый из штатного спортзала службы охраны. Говорили, что старик лично распорядился отдать единственный экземпляр, узнав о необычной просьбе Тринадцатого. Да и ни к чему он теперь. Обитатели бункера, пережившие разрушение цивилизации и гибель миллиардов людей, потерявшие близких, навсегда расставшиеся с прежним привычным образом жизни, ещё недавно подвергавшиеся угрозе уничтожения безумным генералом всего того немного, что позволяло им выживать, слишком устали от насилия. Заходившие проведать товарищей коллеги по службе рассказывали, что в бункере практически не возникает конфликтных ситуаций, а те немногие, что изредка имеют место, разрешаются даже без повышения голоса. Вместо силовых дисциплин основное место в подготовке сотрудников охраны заняли воспитательно- психологические, и боевой тренажёр был обречен покрываться толстым слоем пыли в дальнем углу кого-нибудь технического помещения. Здесь же ему был всегда рад как минимум один человек. На этот раз врачи не накладывали на тренировки никаких ограничений, и майор подолгу не выходил из спортзала снимая таким образом неприятный осадок, остающийся от лечебных мероприятий.
Сами медицинские процедуры по сравнению с предыдущим лечением стали гораздо продолжительнее и сложнее. В отличие от жилого, медицинский блок демонстрировал самый серьёзный подход к делу. Помещения биорегенераторов, вибро— и барокамер, различных диагностических и лечебных устройств и приборов занимали вдвое большую площадь. В последние три дня к ним добавили ещё один отсек, в котором уже заканчивалась наладка и калибровка анабиозных камер. Глядя на всё это, бойцы улыбались и не упускали возможности отпустить в адрес медиков пару-другую шуток. Сильные и крепкие мужики чувствовали себя превосходно. Правда, временами то у одного, то у другого случалось лёгкое недомогание или головокружение, но за исключением этих мелочей всё было в полном порядке, и люди рвались покинуть порядком надоевший всем за неделю карантинный подуровень. Сами медики, не снимавшие лёгких, ослепительно белых стерильных скафандров, реагировали на подначки с улыбками, на все вопросы отвечали уклончиво, ссылаясь на неисповедимые пути начальства, и во всём проявляли прямо-таки стоическое терпение, в особенности по отношению к повальным нарушениям режима посещений.
Проходящих лечение бойцов, вернувшихся с поверхности, медики окрестили Внешней группой; название быстро прижилось, и теперь на их больничных одеждах помимо стандартных нашивок с фамилией пациента красовались нашивки с надписью «Внешняя группа». Сотрудники Внешней группы вернулись в бункер героями, и не только родственники, но и множество совершенно незнакомых людей в свободное от смен время заходили навестить и поддержать рискнувших своими жизнями ради спасения всех. Особенно часто приходили дети, воспитатели приводили их небольшими группами, и тогда в комнате встреч не смолкал разноголосый детский гвалт.
Помещение для встреч представляло собой просторный отсек, разделённый посредине прозрачной герметичной стеной, по одну сторону которой
