Конни прочла этот первый отчет Микки с мрачным любопытством, менее потрясенная его содержанием, чем любой другой на ее месте, так как, уже длительное время служа в полиции, не первый раз сталкивaлась с подобными и даже более потрясающими фактами. Она была уверена, что родители ненавидели ее не за ее физические недостатки и не за то, что она была не такой ласковой, как другие дети. Просто так устроен мир. И случившееся с ней не быno исключением. По крайней мере, теперь ей стало понятно, отчего даже в самом юном возрасте она была чересчур серьезной, не по годам замкнутой, независимой в суждениях, слишком уж жесткой, чтобы импонировать приемным родителям, лелеявшим мечту обзавестись прелестной и ласковой крохотулечкой.
Сухой язык отчета не передавал и малую толику тех реально чинимых родителями обид и оскорблений, кoтopыe ей пришлось вынеcти. Но уже тот факт, что суды редко принимают столь крутые меры по отношению к родителям, жестоко обращающимся со своими детьми, говорил сам за себя. С другой стороны, дойдя в своем отчаянии до какой-то невидимои грани, она напрочь вычеркнула из своей памяти все, что было связано с родителями и ее маленькой сестрой.
Большинство детей, переживших подобное, станавятся неврастениками, терзаются тяжкими воспоминаниями и чувством собственной неполноценности или же просто сходят сума. Ей повезло, что у нее оказался более стойкий характер. И не возникло никаких сомнений относительно своей ценности и самобытности как человека. И хотя ей было бы гораздо приятнее слыть доброй и мягкой девочкой, более открытой и менее циничной, смешливой и ласковой, у нее не было причин считать себя в чем-либо обделенной, и она нравилась себе такой какой была.
В отчете Микки содержались не только мрачные факты. Из него Конни узнала, что у нее есть сестра, о существовании которой и не подозревала. Колин. Констанс Мэри и Колин Мари Галливер, первая, появившаяся на свет на три минуты раньше вторай. Близнецы. Обе были жертвами жестокого обращения со стороны своих родителей, обе судом изъяты из-под их опеки и определены в разные сиротские приюты, обе жили теперь каждая своей жизнью.
В тот день, месяц тому назад, сидя в кресле для посетителей за рабочим столом Микки, Конни испытала ни в чем не сравнимое чувство восторга от того, что на свете существует еще кто-то, с кем она связана такими близкими, такими тесными кровными узами. Близнецы. Ей сразу стали понятны многие из ее снов, в которых она одновременно бывала двумя разными людьми, внешне абсолютно схожими. И, хотя Микки пока еще не выяснил, где живет Колин, Конни лелеяла надежду, что теперь она не одна на белом свете.
И вот сегодня, несколько недель спустя, Конни узнала о Колин все. Взятая из сиротского приюта приемными родителями, она всю жизнь прожила в Санта-Барбаре и скончалась пять, лет тому назад в возрасте двадцати восьми лет.
В то утро, вторично потеряв сестру, и на этот раз навсегда, Конни пережила самое глубокое горе в своей жизни. Она не плакала. Она вообще редко плакала. Вместо этого она расправилась с горем, как всегда расправлялась с любыми напастями, разочарованиями и потерями: с головой окунулась в работу, отдаласьей без остатка… и обозлилась на весь белый свет. БедныЙ Гарри. Приняв на себя утром главный удар этого гнева, он так и не был посвящен в его neрвопричины. Вежливый до сумасбродства, рассудительный, миролюбивый и многострадальный Гарри. Откуда ему было знать, как извращенно благодарна была Конни случаю, предоставившему ей возможность загнать в угол и уничтожить лунолицегo маньяка Джеймса Ордегарда. Ей удалось направить весь свой гнев на того, кто его действительно заслуживал, и тем самым сбросить с плеч давящую энергию горя, которую никогда не смогла бы излить слезами.
И вот, сидя напротив Микки, потягивая 'Цингтяо' она сказала:
— Утром, помнится, ты говорил о каких-то фотографиях.
Мальчик с тележкой убрал со стола пустую тарелку из-под бульона.
Микки положил перед ней на стол конверт из грубой оберточной бумаги:
— Ты уверена, что хочешь их посмотреть?
— Почему ты спрашиваешь?
— Ты никогда уже не увидишь ее живой. А фотографии могут только усугубить эту мысль.
— Я уже смирилась с этим.
Она открыла конверт. Из него на стол скользнуло несколько фотографий.
На фотографиях Колин была изображена то девочкой пяти-шести лет, то взрослой женщиной двадцати пяти-двадцати семи лет, примерно такой, какой умерла. Одежда ее полностью отличалась от того, что когда-либо носила Конни, совершенно иными, чем у нее, были прически, снимали ее в жилых комнатах и кухнях, на лужайках и пляжах, которые были совершенно незнакомы Конни и где она никогда не бывала. Но в самом главном — в фигуре, комплекции, цвете волос, в чертах лица, даже в характере выражения глаз и непроизвольных позах тела — Колин была полным двойником Конни.
У Конни возникло странное ощущение, что она смотрит на снимки самой себя в жизни, которую напрочь забыла.
— Где ты их раздобыл?
— Выпросил у Лэдбруков. Дениса и Лоррен Лэдбруков, четы, удочерившей Колин.
Снова углубившись в фотографии, Конни поразилась тому, что на всех снимках Колин либо улыбалась, либо смеялась. Те несколько фотографий, на которых ребенком была запечатлена Конни, были групповыми снимками, где она сидела или стояла в толпе таких же, как и она, малолеток, но ни на одном из них она не улыбалась.
— Что представляют собой Лэдбруки?
— Бизнесмены. Совладельцы магазина по продаже оргтехники в Санта-Барбаре. Очень приятные люди, тихие и скромные. У них не было своих детей, а Колин они просто боготворили.
В сердце Конни закралась зависть. Она многое отдала бы, чтобы прожить ту же жизнь, которую прожила Колин. Глупо, однако, завидовать сестре, которой уже нет в живых. И стыдно. Но, как говорится, сердцу не прикажешь.
Микки осторожно вставил:
— Лэдбруки И по сей день очень тяжело переживают ее смерть, несмотря на то что уже прошло пять лет. Они не знали, что она близнец. Агентство по передаче приемных детей новым родителям такого рода информацию им не дает.
Конни бережно вложила фотографии обратно в конверт, не в силах более смотреть на них. Она презирала чувство жалости, тем более к себе самой, но зависть проистекала именно от этого чувства. На сердце сразу стало тяжело, словно на грудь положили огромный камень. Позже, дома, у нее, может быть, вновь появится желание еще раз взглянуть на прелестное, улыбчивое лицо сестры.
Официантка принесла сковороду с му-гу-гай и рисом для Микки.
Не обращая внимание на палочки, подаваемые вместе с блюдом Микки взял вилку.
— Конни, Лэдбруки очень хотели бы с тобой познакомиться.
— Зачем им это?
— Как я уже говорил, они не знали, что У Колин есть сестра-близнец.
— Не уверена, что мне импонирует эта затея. Не могу же я заменить им Колин. Мы с ней совершенно разные люди.
— Не думаю, что они имеют в виду нечто подобное.
Сделав еще несколько маленьких глотков пива, она неуверенно протянула:
— Ладно, там посмотрим.
Микки с таким наслаждением стал уплетать за обе щеки свой му-гу-гай, словно более восхитительного блюда ему еще никогда не подавали во всем западном полушарии.
От вида и запаха пищи Конни чуть не стошнило. Но не потому, что пища была так плоха, а потому, что иначе пищу она и не могла сейчас воспринимать. И на то были веские причины. День выдался на редкость тяжелым.
Наконец она решилась задать самый страшный вопрос.
— Отчего умерла Колин?
Прежде чем ответить, Микки окинул ее долгим, испытующим взором.
— Я был готов ответить на этот вопрос еще утром.
