О социализме и русской революции

Долгий парламент, который вынашивал в собственном лоне все фазы английской революции, от первой перебранки между оппозицией и королевской властью до процесса и казни Карла Стюарта, — этот парламент был непревзойденным послушным орудием в руках стремившейся к своему возвышению буржуазии.

И что из этого вышло? Тот же самый парламент должен был создать себе особое «парламентское войско», которое повели на бой выбранные им же самим из собственной среды парламентские генералы, чтобы в долгой, упорной, кровавой гражданской войне наголову разбить феодализм, войско верных королю «кавалеров». Судьбы английской революции были решены не дебатами в Вестминстерском аббатстве, а на полях сражений Мертон-Мура и Несби, не блестящими парламентскими речами, а крестьянской конницей, «железнобокими» Кромвеля. И ход ее вел от парламента через гражданскую войну к двукратной насильственной «чистке» парламента и в конечном счете к диктатуре Кромвеля.

А во Франции? Там впервые родилась идея Национального собрания. То было гениальное всемирно- историческое озарение классового инстинкта, когда Мирабо и другие в 1789 г. заявили: пребывавшие до тех пор всегда разделенными три «сословия» — дворянство, духовенство и «третье сословие» — отныне должны заседать вместе в качестве Национального собрания. Это собрание именно благодаря совместному заседанию сословий стало орудием классовой борьбы буржуазии. Вместе с сильным меньшинством обоих верхних сословий «третье сословие», т. е. революционная буржуазия, с самого начала имело в Национальном собрании компактное большинство.

И что опять же из этого вышло? Вандея, эмиграция, измена генералов, заговоры клерикалов, восстание шестидесяти департаментов, коалиционные войны феодальной Европы и, наконец, как единственное средство обеспечить победу революции — диктатура и как ее завершение — господство террора!

Вот сколь мало пригодно было парламентское большинство, чтобы выиграть буржуазные революции! И все же, что значит противоречие между буржуазией и феодализмом в сравнении с той зияющей пропастью, которая разверзлась ныне между трудом и капиталом! Что значит классовое сознание тех борцов обеих сторон, которые в 1649 или 1789 г. выступили друг против друга, по сравнению с той смертельной, неистребимой ненавистью, которая пылает ныне между пролетариатом и классом капиталистов! Нет, не зря направил Карл Маркс свой научный прожектор на самые скрытые движущие пружины экономического и политического механизма буржуазного общества. Нет, не зря осветил он до малейших тонкостей собственный образ действий и поведения этого общества как результат того основополагающего факта, что оно, словно вампир, живет кровью пролетариата.

Нет, не напрасно Август Бебель в конце своей знаменитой речи на Дрезденском съезде партии воскликнул: «Я смертельный враг буржуазного общества и остаюсь им!»

Это последний великий бой, в котором речь идет о том, быть или не быть эксплуатации, о повороте во всей истории человечества, бой, в котором не может быть ни лазейки, ни компромисса, ни пощады.

И этот последний бой, который по огромности своей задачи превосходит все бывшее доселе, должен осуществить то, чего еще никогда не сделала ни одна классовая борьба, ни одна революция: растворить смертельную схватку двух миров в мягком шелесте парламентских словесных битв и решений большинства!

Парламентаризм тоже был для пролетариата ареной классовой борьбы, пока длились спокойные будни буржуазного общества: он служил той трибуной, с которой можно было собирать массы вокруг знамени социализма, обучать их борьбе. Сейчас мы находимся посреди пролетарской революции, и сегодня необходимо занести топор над самим древом капиталистической эксплуатации. Буржуазный парламентаризм, как и буржуазное общество, чьей высшей политической целью он является, утратили право на существование. Теперь на арену выходит классовая борьба в своем неприкрытом, обнаженном виде. Капиталу и труду больше нечего сказать, им остается только захватить друг друга в железные объятия и в решающей схватке решить, кто из них будет повержен наземь.

Больше, чем когда-либо, верны сейчас слова Лассаля: революционное действие всегда призвано высказать то, что есть. А то, что есть, это: здесь — труд, там — капитал! Никакого лицемерия полюбовных переговоров там, где дело идет о жизни и смерти, никаких побед общности там, где есть только или — или. Благодаря своей ясности и честности сильный пролетариат, конституированный как класс, должен ясно, открыто и честно сосредоточить в своих руках всю политическую власть.

«Политическое равноправие, демократия!» — пели нам десятилетиями большие и малые пророки буржуазного классового господства. «Политическое равноправие, демократия!» — как эхо подпевают им сегодня пособники буржуазии, шейдемановцы.

Да, разумеется, они должны быть впервые осуществлены именно теперь. Ибо слова «политическое равноправие» обретут плоть только в тот момент, когда экономическая эксплуатация будет уничтожена до основания. А «демократия», народовластие начнутся только тогда, когда трудовой народ возьмет политическую власть в свои руки.

Слова, которыми буржуазные классы злоупотребляли в течение полутора веков, следует подвергнуть практической критике исторических действий. Слова «Liberte, Egalite, Fraternite», провозглашенные в 1789 г. во Франции буржуазией, надо впервые сделать правдой — путем ликвидации классового господства буржуазии. И в качестве первого акта этого спасительного деяния надо перед лицом всего мира и перед веками мировой истории громко провозгласить для записи в анналах: то, что доселе считалось равноправием и демократией, — парламент, Национальное собрание, равный избирательный бюллетень — все это было ложью и обманом! Вся власть в руки трудящихся масс как революционное оружие разгрома капитализма — только это одно есть подлинное равноправие, только это есть подлинная демократия!

Выборы в национальное собрание*

После блестящей «победы» на [Всегерманском] съезде Советов люди Эберта полагали, что главная вылазка против власти рабочих и солдатских Советов, против пролетарской революции и социализма им удалась.

Они окажутся в заблуждении. Необходимо сорвать этот план контрреволюции, перечеркнуть акцию группы защитников капитализма революционной акцией масс.

Так же как мы использовали позорное прусское трехклассное избирательное право^* для того, чтобы в трехклассном парламенте бороться против него, так и выборы в Национальное собрание мы используем для борьбы против Национального собрания.

Правда, здесь аналогия кончается. Участие в Национальном собрании не может иметь сегодня для действительных поборников революции и социализма ничего общего с традиционной схемой, со стародавним «использованием парламента» для так называемых «позитивных достижений», ради того, чтобы трястись старой медленной трусцой парламентаризма, ради того, чтобы накладывать на законопроекты заплаты улучшений и косметические пластыри, а также и ради того, чтобы «помериться силами», устроить смотр войска своих приверженцев, или для чего-нибудь подобного, как бы ни звучали все эти знакомые выражения из времен буржуазно-парламентских монотонных будней и из лексикона Гаазе и сотоварищей.

Теперь мы находимся посреди революции, и Национальное собрание — это контрреволюционная крепость, которая воздвигается против революционного пролетариата. Следовательно, надо взять эту крепость приступом и сровнять с землей. Чтобы мобилизовать массы против Национального собрания и призвать их к острейшей борьбе, следует использовать выборы, для этого нужно воспользоваться трибуной Национального собрания. Не для того, чтобы вместе с буржуазией и ее щитоносцами творить законы, а для того, чтобы изгнать буржуазию и ее щитоносцев из храма, чтобы штурмом овладеть крепостью контрреволюции и победоносно поднять над ней знамя пролетарской революции, — вот для чего необходимо участие в выборах.

Нужно ли для этого большинство в Национальном собрании? Так думает только тот, кто преклоняется перед парламентским кретинизмом, кто хочет решить судьбу революции и социализма посредством