спеша ко мне, сел боком на ручку кресла и, наклонившись в мою сторону, проговорил очень четко:
— Ну, вот что… Довольно этой чепухи! Рассказывайте, кто вы в самом деле такой!
Я откинулся назад и взглянул на его лицо, желая проверить не ослышался ли я. В глазах Леонарда горел дикий огонь. Он или был на грани какого-то припадка или пытался изобразить, что его нервы взвинчены и, если я немедленно не опомнюсь, он, дескать, готов на все. Мне казалось мало вероятным, что американская разведка могла поручить судьбу моего дела нервнобольному. Поэтому я сказал себе, что это — блеф и ответил помедленнее и поспокойнее:
— Я вам только что рассказал довольно подробно, кто я такой.
Леонард стал цедить сквозь зубы, как бы прилагая все усилия, чтобы не броситься на меня:
— Я вам уже сказал… Довольно этой чепухи!!! Говорите, что угодно, но только не то, что вы капитан советской разведки!!!
— Вот это здорово! Кто же я тогда по-вашему?
— Не знаю. Потому и спрашиваю. Может быть, — журналист, может быть, сумасшедший.
— Я что-то не вижу логической связи между этими полюсами, — не удержался я, чтобы не съязвить.
Леонард бросился вперед и схватил меня за кисти, Он не говорил, а шипел:
— Если вы не начнете разговаривать, как я требую, я вам руки переломаю!
У меня на секунду мелькнула мысль, что он действительно «того»… Я стряхнул его руки:
— Бросьте эти штучки. Драться я тоже умею. И руки ломать…
Леонард усмехнулся углом рта, но трогать меня больше не стал. Вместо этого он схватил мой пиджак и стал выворачивать содержимое его карманов на стол. Я сел обратно на диван. Ледяная рука схватила меня за сердце. Что же теперь будет с Яной и Алюшкой? Это, наверное, конец.
Леонард завернул мой бумажник, гребенку и ручку в бумагу, ощупал подкладку пиджака и бросил его обратно на диван. Потом он постучал в дверь. Из-за нее тотчас же появился один из охранников с фотоаппаратом в руках.
— Встаньте! — скомандовал Леонард. Голова моя была так занята мыслями о неожиданном повороте в «переговорах» и о том, что же мне теперь делать, что я механически поднялся с дивана. Сверкнула вспышка.
— Еще раз! — продолжал Леонард. — Повернитесь в профиль!
Я повернулся в профиль. Еще одна вспышка. Леонард подошел ко мне сзади и стал было ощупывать карманы моих брюк. Я опомнился и резко обернулся. Он отскочил:
— Спокойно! Нас здесь больше и драки начинать не советую.
Леонард бросил несколько слов в полуоткрытую дверь и оттуда появился Поль. Он сделал вид, что меня не замечает, прошел к своему креслу в дальний угол и уселся в нем.
— Можете сесть, — заявил Леонард. Я вернулся на диван.
Ощущение, что «переговоры» с американцами кончились, неожиданно помогло мне обрести какое-то равновесие. Я спросил Леонарда с сочувствующей полуулыбкой:
— Ну и что же теперь будет дальше?
Он снова вытянул ноги, откинулся в кресло в позе отдыхающего после трудового дня человека и заявил поучающим тоном:
— Ничего особенного. Вы мне расскажете правду. Расскажете, во что бы то ни стало. И лучше раньше, — чем позже. Лучше для вас. Мне-то все равно. Я могу сидеть здесь хоть до утра.
— А я могу и дольше. Теперь уж мне спешить не куда. Но ничего другого, чем то, что я приехал из Советского Союза, вы не услышите.
— Я вам запретил говорить, что вы капитан советской разведки! Не поняли меня, что ли?! — крикнул Леонард.
Я пожал плечами:
— Тогда нам, очевидно, просто не о чем разговаривать. Подожду, пока явится кто-нибудь из ваших начальников и будет вести себя более логично. Мне уже ясно, что Околовича вы сюда не пустили. Устроили, в общем, такое своеобразное похищение, злоупотребив властью. Но вы не учли одного: я действительно разведчик. И все ваши примитивные запугивания только пилят сук, на котором вы устроились. Меня вы не испугаете. А возможность дружественных переговоров вы безнадежно испортили. Мне кажется, что когда вы поймете собственную слепоту, даже ваши сожаления и извинения ничего уже не исправят. Дело не во мне, а в оперативных возможностях, которые гибнут, в то время, как вы занимаетесь любительскими экспериментами.
К моему удивлению Леонард не вспыхнул. Наоборот, он спокойно и таинственно улыбнулся. Потом сказал, прислушиваясь к своему голосу не без удовольствия;
— Конечно. Я понимаю, что рискую. Если все, что вы говорили — правда, та моя ставка в службе бита. Но я-то знаю, что ваш рассказ чистая чепуха. Ничего. Я могу разрешить себе небольшую роскошь и рискнуть. Я не в первый раз встречаюсь с идиотскими выдумками русских эмигрантов. У меня острый глаз на мистификаций. И, кроме того, вот что: не надейтесь ни на каких начальников. Можете верить или нет, но надо мной никаких начальников нет. И никого, кроме меня, вы не увидите, пока не расскажете правду. Да, да. Сколько бы времени вы ни упирались. Вы подумали, что имеете дело с детьми. А в самом деле залезли в львиную пасть, из которой выбраться назад не так-то просто.
Я внимательно оглядел его. Худощавая, болезненная фигурка с большими ступнями, возложенными на хрустальную плитку стола, джазовая «бабочка», сбившаяся на бок, выступившие на темной коже скул розовые пятна, — все это никак не наводило на мысли о «львиной пасти». Он понял, очевидно, иронию, мелькнувшую в моем взгляде, потому что заговорил быстро и очень зло:
— Послушайте… Вы претендуете на какое-то там участие в войне. Ну, предположим… Тогда, значит вы слышали о гестапо. Так вот: не думайте, что мы ничему не научились от гестапо. Захотим, чтобы вы говорили — будете говорить. Всякие есть методы.
Теперь уже мне было трудно себя сдерживать:
— Послушайте, господин Леонард… То, что вы сказали, настолько глупо и настолько грязно, что я отказываюсь принимать вас больше за американца. Даже хорошо, что вы тут переборщили. Теперь мне окончательно ясно, что с той Америкой, которую я представляю себе, вы не имеете ничего общего. И если еще сто раз будете пытаться опорочить имя американцев в моих глазах, у вас ничего не выйдет. Я вам вообще больше ни в чем не верю и отказываюсь даже слушать вас.
Леонард поймал останавливающее движение бровей Поля и застыл на краю кресла. Я продолжал:
— К сожалению, я вынужден находиться в одной комнате с вами. Но я могу хотя бы лечь спать на этом диване, чтобы вы поняли, как мне дорого ваше присутствие.
Реакции Леонарда я уже не видел, потому что бросил к диванной подушке свой пиджак и действительно улегся. Глаза я закрыл и слышал только непонятный для меня разговор на английском языке между Леонардом и Полем. Они о чем-то спорили. Потом Леонард ушел и хлопнул дверью. Я покосился на Поля. Тот сидел все в той же невозмутимой позе в дальнем углу.
— Ничего себе «переговоры» с союзниками, — бросил я ему горько.
Он глазом не моргнул:
— Вы сам виноват. Почему не говорит правду?
Я махнул рукой и снова повернулся к диванной спинке. Я понимал, что моя поза выглядит нелепо, но именно такой нелепостью я пытался показать леонардам, как мало они сумели повлиять на мою самостоятельность. Больше в моем арсенале не было ничего.
Леонард вернулся и я услышал скрип открываемой двери. Я приоткрыл глаза. Поль и Леонард возились в комнате, которую я еще не видел. До меня доносились звуки перетаскиваемой мебели. Потом пришел один из охранников и стал выносить столы и стулья куда-то в другие комнаты. Еще несколько раз грохнул передвигаемый шкаф и потом появился запыхавшийся, перемазавшийся в пыли Леонард, Он подошел к дивану и скомандовал:
— Вставайте! Если решили спать, так идите в ту комнату. Мне надоело с вами возиться. Завтра я решу, — что с вами дальше делать.
— Арестовали, выходит? — спросил я, не глядя на него, забирая свой пиджак и направляясь в
