кратчайшего времени, сумел усвоить не только походку и внешность австрийского «буржуя», но и стал разбираться постепенно в тонкостях разведработы в условиях настоящей заграницы.
Вот и сейчас, лениво скользнув взглядом по столикам, он небрежно улыбнулся в знак того, что заметил нас и развалистой походкой венского завсегдатая взял курс к нашему уголку.
Мороженое заказал ему Сергей Львович. У Окуня, все же, немецкий язык был чище. Все богатство Евгения Ивановича заключалось в понимании сотни-другой немецких слов и в усердном повторении слова «йа», когда к нему обращались. Он мог, правда, и сам заказать кофе, или несложный обед, но в присутствии сотоварищей по работе предпочитал в дебри немецкого языка не пускаться.
— Приветс-с-твую вас-с. Как живете? — Растягивая букву «с» Евгений Иванович наклонил немного голову набок, прищурился, всматриваясь в меня как бы со стороны и чуть поджал нижнюю губу, что создавало впечатление подавленной улыбки. Все вместе означало, — что Евгений Иванович в хорошем настроении.
— Живу понемножку, — сказал я. — Брожу по Вене, набираюсь впечатлений.
— Смотрите, не наберитесь чего другого. Ладно, — ладно, я, так сказать, на всякий случай. Тут случалось с нашими ребятами. Все мы люди. Как дела с экипировкой?
Экипировкой, на языке разведки, называется закупка одежды и предметов первой необходимости заграничного происхождения для того, чтобы дать разведчику возможность ничем не отличаться от окружающих его людей.
— Закупаю. Не спеша. Успею еще, — ответил я.
— И не спешите. Небось не в Москву обратно едете, чтобы спешить с закупками.
Евгений Иванович имел полное право съязвить по этому поводу. Он принадлежал к числу редких исключений среди советских граждан за границей и не терял голову, попав в среду изобилия товаров, могущих только сниться гражданам государства трудящихся. Он умел выбирать не спеша и покупать действительно нужные вещи. Может быть ему удавалось это потому, что думал он при этом, в первую очередь, о своей семье. В Москве у него была жена и несколько детишек.
Это с его легкой руки сотрудники оперативной группы в Австрии помогли начальнику отдела МГБ СССР Прудникову приобрести прозвище «Изюм».
Полковник Прудников попал в Австрию в конце пятидесятого года. Оказавшись в первый раз в жизни за границей он обалдел, забыл о работе и целыми днями носился по магазинам, выискивая удачные покупки. Он был начальником соседнего отдела МГБ СССР и Евгению Ивановичу не подчинялся, но когда Прудников начал выспрашивать сотрудников, чего бы такого лучше закупить, чтобы спекульнуть, терпение Мирковского кончилось. И Прудникову «совершенно по секрету» рассказали о потрясающей возможности заработать состояние на… изюме. Ему дали совершенно точные данные о бесценке, за который можно купить изюм в Австрии и о колоссальном спросе на этот продукт в Москве.
Прудников привез в Москву невероятное количество изюма. Состояния он не заработал. Ему пришлось раздать богатство знакомым и родственникам, а часть скормить перепуганной семье, потому, что в Москве было полно своего, русского, очень дешевого изюма. Но кличку «Изюм» Прудников получил.
Евгению Ивановичу приносят мороженое и, выждав ухода официанта, я переключаю разговор.
— Мы, вот тут, с Сергеем Львовичем обсуждали как раз мой переезд в Вену. Пора бы уже. Не нравится мне мое пребывание в Винер-Нойштадте.
— Ну, что же поделаешь. Не нравится. У нас в разведке почти все время приходится делать, что не нравится. Я вот тоже, может быть, мороженое терпеть не могу. А приходится есть…
И Евгений Иванович с сердцем ткнул ложечкой в мерзлый шарик. Мы помолчали. Фраза Евгения Ивановича вовсе не означала, что он с нами не согласен. Просто Мирковский любил поучить и немного поворчать.
Видя, что ему не возражают, Евгений Иванович снова поднял глаза на меня.
— Рано нервничаете. А в Вену поедете. В ближайшее время. Сегодня у нас встреча со «Стариком». Будем вас с ним знакомить. Обсудим, как лучше вам получить загранпаспорт. Получите, и поселяйтесь себе на здоровье в Вене.
«Стариком» на условном языке назывался наш агент в полиции Сант-Пельтена.
Получив в Сант-Пельтене заграничный паспорт на имя Хофбауера, я мог переезжать в Вену.
Дом, в котором мне предстояло поселиться, был выбран во французском секторе. Хозяин посреднической конторы на Мариахильферштрассе предложил мне много адресов свободных комнат. Но Москва разрешила остановиться только на одном — Линиенгассе 2Б, в квартире некой госпожи Ардитти. Соображений было несколько. В советском секторе жило большинство агентуры и венский адрес оттуда мог бросить тень на благонадежность Хофбауера при его путешествии по Европе. Американский был слишком опасным при осложнениях с полицией. Английский — под наблюдением опытной контрразведки этой страны.
Кроме того, госпожа Ардитти не была урожденной австрийкой. Она приехала из Франции лет пятнадцать тому назад и после смерти мужа осталась одна в трехкомнатной квартире. Ей было лет сорок пять, она жила на пенсию мужа и сдачу в наем двух комнат.
Москва считала, что Ардитти будет труднее, чем прирожденному австрийцу, уловить искусственность в моем австрийском диалекте.
Окунь и Мирковский пожелали мне «ни пуха, ни пера» и еще раз предложили посидеть в машине, чтобы прочитать полученные из Москвы письма. Но я отказался. Я хотел скорее остаться один, чтобы не делить ни с кем своих эмоций при чтении строчек из дома.
Такси доставило меня на Линиенгассе. Ключа от лифта я еще не имел и пришлось тащить тяжелый чемодан по крутой, узкой лестнице на третий этаж.
Было уже поздновато и госпожа Ардитти не сняла дверной цепочки.
— Ах, это вы, господин Хофбауер, — дверь прихлопнулась, звякнула цепочка. — Я уже думала вы сегодня не приедете. Решила, — что вас задержало что-нибудь в Сант-Пельтене. Подождите, я покажу, как отпирается верхний замок. Он не простой. Его установил еще мой покойный муж и, чтобы открыть, нужно…
Показ квартиры и инструкции о том, как жить в мире с хозяйкой — закончились. Госпожа Ардитти вносит чистые полотенца и принимается за кровать.
— Спасибо. Оставьте так. Я лягу поздно и не люблю вида открытой кровати.
Мне хочется, чтобы она поскорее ушла и легла спать. В кармане у меня пакет с письмами из Москвы.
Госпожа Ардитти желает мне спокойной ночи и исчезает за дверью. Я терпеливо жду, пока затихнут шаги за стеной.
Вот и закончился подготовительный период. Завтра я пропишусь в местном отделении полиции и ничем не буду отличаться от миллионов других австрийцев, проживающих в городе Вене. Впереди целый месяц для вживания в образ Хофбауера, для увеличения дистанции отделяющей меня теперь от Сант- Пельтена и тамошней советской агентуры. Я, фактически, уже вышел в самостоятельное плавание.
Мирковский назвал этот месяц «неделями набирания сил для предстоящего рывка». Для меня же будущие недели означают другое. За это время я должен навсегда покончить с разведкой и вернуться в Москву. До сегодняшнего дня я проводил планы советской разведки. Теперь настало время для моих собственных.
Я разрываю пакет с письмами, но в дверь стучат.
— Если вам понадобится горячая вода — чайник на плите. Утром будить вас?
Нет, придется уж подождать пока она заснет. Если она неожиданно войдет и увидит письма с русскими буквами, может получиться нехорошо. И, главное, преждевременно.
Я тушу настольную лампу и откидываюсь на спинку кресла.
Да, пора поставить крест на всем этом.
Надо только проверить, чья комендатура будет контролировать международный сектор в июне месяце. Хорошо бы советская. Тогда все будет очень просто. Подходящий кабачек я найду в центре города. Хотя бы тот же «Ориенталь». Как-нибудь поздно ночью, когда голова больше мешает, чем помогает загулявшим посетителям, можно бросить несколько резких слов раздражительному соседу и подогреть спор до нужного градуса. Если повезет, таким соседом может оказаться американский солдат — они легче
