— Это зеркало, а в нем ты.
— Это я?
Кахомир кивнул.
— Зеркало отражает, ну, как вода. Но за ним стена.
— Вода… Я видел себя не раз… В озере… Но это не я… Я не такой…
Мальчик потрогал стекло.
— Он очень красивый… А у меня…
— Ты не привык видеть себя таким. Потрогай свои волосы.
— Видите, он повторяет!
Кахомир рассмеялся.
— Вот видишь? Это ты. Теперь ты всегда будешь таким. А сейчас одевайся.
Кахомир кивнул на стол. Мальчик подошел, взял сверток, развернул. В руках у него оказались короткие, чуть ниже колен, штаны. Материя дыхнула приятной свежестью. Надевая их, мальчик ощутил невероятное наслаждение. А перед ним уже лежала рубашка с большим воротником. Надев ее и подпоясавшись голубой тесемкой, мальчик взглянул в зеркало и невольно залюбовался собой. Но ему никак не верилось, что этот великолепный мальчишка — он сам.
Кахомир развернул другой сверток. Из него он достал сандалии с кожаными ремешками. Мальчик обулся. Застегнув ремешки блестящими пряжками, вдруг встревожено поднес к груди слегка вздрагивающие руки. Кахомир указал на стоящий у кровати стул. Голубой кристалл лежал на красной подушечке; вместо веревки была золотистая цепочка.
— Нравиться?
— Это мне?! — изумился мальчик.
— Тебе.
— Насовсем?
— Хватит уж тебе… Привыкай. А сейчас, надевай свой талисман, и идем. Ты, ведь, проголодался?
Стол был уставлен тарелками с всяким кушаньем. Стоял кувшин с молоком, лежали позолоченные ложки и серебряные заостренные палочки.
Мальчик смотрел на все это с нескрываемым восторгом. Выйдя вслед за Кахомиром он не чувствовал голода, но сейчас слюни потекли из приоткрытого рта. Мальчик поднес рукав, чтобы вытереть их, но застыл под строгим взглядом.
Кахомир мягко отпустил его руку; достав платок, обтер ему рот и подбородок, затем повел за высокую ширму. Там стоял деревянный ушат с водой, а на золоченных крючках висели два полотенца.
Ты мой ученик — сказал он — и потому должен держать в чистоте свое тело, так же как держишь свою душу. А перед едой тем более…
Мальчик послушно кивнул. Он вымыл лицо, руки; насухо вытер их о полотенце. Потом, вслед за Кахомиром, пошел к столу.
Ему приходилось учиться всему. И правильно сидеть за столом, и правильно кушать. Он не подозревал, что это так сложно, но Кахомир был терпеливым учителем.
Сначала всегда трудно — сказал он, — но ты привыкнешь. Очень скоро.
Мальчик ел и ел. Кахомир не препятствовал ему. Мальчик совсем осоловел, но остановиться не не мог. Внезапно он вскочил. Побежал, было, к выходу… И замер, понял что не успеть, что через мгновение все то, что он съел, выйдет наружу.
Кахомир понимал его. Он, кажется, следил за каждым движением его души, улавливал каждую мысль. Под его взглядом мальчик цепенел…
Вот и сейчас пришло спасение; тошнота отступила.
— Я… я… — начал мальчик.
— Ничего, малыш, бывает когда много ешь. Идем, я покажу куда идти, если что.
— Здесь, — сказал Кахомир, когда они спустились по каменным ступеням в небольшой подвал.
— По этой лестнице поднимешься. Там, за углом, твоя комната. А по своим делам будешь ходить сюда…
Кахомир распахнул дверь. Мальчик увидел небольшое возвышение наподобие стула. С спинкой и подлокотниками. Сидение прикрывала крышка из полированного дерева. В углу стоял тазик с водой, и висело полотенце…
Мальчик стал задумчиво развязывать веревку на штанах.
— Потом иди к себе. Ложись. Тебе надо хорошенько отдохнуть, — сказал Кахомир и ушел.
— Почему так тяжело в животе? — подумал мальчик.
Ему было очень плохо. Он снял крышку, сел, устроился поудобней…
Лежа в постели, он прислушивался к себе, не понимая почему время от времени, покалывает в боку, и почему он так несчастен…
Непонятная сонливость стала окутывать его. Сопротивляться ей не было сил. Мальчик только глубоко вздохнул и упал в бездну тревожных снов.
Высокие, похожие на уснувших великанов скалы, подпирали чистое безоблачное небо. Его синева, где-то там, в невообразимой дали, тонула в синеве океана.
Цепляясь за ветки маленьких истрепанных ветром кустиков, мальчик вскарабкался на небольшой, нависший высоко над лазурными волнами выступ; скинул штаны и выкинув вперед руки прыгнул…
Несколько захватывающих мгновений полета, когда чувствуешь себя вольной птицей, несущейся над волнами, затем всплеск… И вот вокруг голубая дымка…
Скала уходит глубоко вниз, в черный, чуждый солнечному свету мир. Может и там есть жизнь?
Стайки пугливых мелких рыбешек бросились врассыпную… Проплыла большая белая медуза…
Мальчик спускался все ниже и ниже, пока воздух в легких не кончился. Он, задыхаясь, рванул вверх, к свету…
Через несколько минут он, обессиленный, лежал на песке, широко раскинув в стороны руки и ноги.
Топот копыт привел его в сознание. Предчувствие чего-то страшного и непоправимого заставило вскочить на ноги. Выглянув из-за огромного валуна он отшатнулся; совсем рядом, по каменистой дороге, медленно ехали рыцари…
Их было немного. Но мальчик знал, что и один раздавит его, как какого-нибудь паука, или, проткнув насквозь копьем, скинет с обрыва…
Не раз он слышал ужасающие легенды о таких вот всадниках; на глаза им лучше не попадаться.
Прижимаясь спиной к валуну, мальчик осторожно прошел к скале, и дождавшись, когда топот стал глуше, пригибаясь выскочил на дорогу.
Тут в глаза ударило зарево; там, где была деревня, гуляло пламя.
Ужас охватил его, когда он сбежал с холма.
Дома горели.
И никого…
Но нет! Это сон… Только сон…
— Ооо-тееее-еец!!!
— Тебе что-то приснилось, малыш? — спросил Кахомир, гладя рыдающего мальчика. — Бедный мой. В тебе множество болезней. Ты так напуган и слаб… Как только дошел до города…
— Я… — мальчик хотел что-то сказать, но, захлебнувшись слезами, закашлял.
— Ты должен погулять. Свежий воздух вылечит тебя.
Кахомир бережно взял мальчика на руки.
