долларов, думаю, помогут забыть.
Надеюсь найти их в газетном свертке в четверг в одиннадцать часов, под скамейкой на платформе”.
Он запечатал письмо, надписал адрес, кружным путем дошел до дома
Степана Петровича и опустил письмо в почтовый ящик. Никто его не видел.
Почему он написал именно пять тысяч? – Стоимость дома на Казанке.
Ночь он спал хорошо и во сне чувствовал свет месяца.
В среду он взял бидон и поехал в город. Бар был открыт. Письмо уже прочитано, – подумал старик. Он был возбужден и впервые за последние годы ощутил время. Что до четверга надо прожить время.
Больше суток.
Он прошел улочкой над Окой к оврагу. Как всегда, запахло погребом.
Подошел к лестнице и услышал гудение насекомых. Взялся за гладкие перила.
Он спускался медленно. На третьей площадке закурил. Его обогнал мальчишка с пластмассовой флягой. Старик швырнул окурок в заросли. Поднял бидон и взялся за перила. Он не слышал ничьих шагов за спиной – а у него был тонкий слух! – но кто-то толкнул его в спину, и он вместе с перилами рухнул в заросли.
Даже не закричал. Лежал, как мертвый, и боялся дышать. Звонкий голосок доносился от родника. Наконец он решился и открыл глаза.
Никого не увидел. Медленно поднялся.
Руки болели от крапивы. Крышка от бидона потерялась. Он увидел мальчишку, легко поднимавшегося со своей флягой, и окликнул.
Мальчишка помог ему взобраться на лестницу.
– Вы осторожнее, перила гнилые внутри.
Какие тебе еще нужны доказательства? – думал старик.
Он зашел в парк над Окой и просидел на центральной аллее до закрытия, до сумерек, до остановки “чертова колеса”.
Бар был закрыт, но в витринах горел дежурный свет. Павлиньи перья глядели черными зрачками. Старик еле переставлял ноги.
Он не успел на последний автобус и до Казанки добрался в два часа после полуночи.
Он шел вдоль решетки, как можно ближе к решетке. У школы хотел перейти и – не смог. Остолбенел от страха. Если бы у льва было кольцо, он бы в него вцепился.
Шло время. Он чувствовал его ход. Он взмолился о прохожем, и Бог сжалился. Пьяная веселая женщина перевела его через дорогу.
Верка встретила радостным воплем. Она уже наревелась, извелась, его дожидаясь. Старик ничего не стал объяснять, попросил чаю, попросил выключить свет. И сказал, что уезжает завтра.
– Когда первый поезд на Москву?
– В одиннадцать.
– Ты меня не провожай. – Так сказал, что Верка не посмела возразить.
Вечером, пока Верка мыла посуду, он достал старухино письмо из своего портфеля, вышел и тихо опустил в почтовый ящик. Назавтра он вышел из дома рано, чтобы наверняка взять билет. Верке сказал:
– Гляди, письмо в ящике.
Она махала ему вслед рукой с письмом.
Старик взял на станции билет. Времени еще оставалось три часа, и он пошел в клуб железнодорожников, в кино.
Погас в зале свет, и на старика навалилась усталость, организм не выдерживал напряжения. Старик провалился в сон. Очнулся от вопля: “Стой! стой!”.
Мальчишка рядом, открыв рот, глядел в экран.
Человек с пистолетом уже не кричал, а тихо говорил: “Стой”.
Другой человек отступал от пистолета с поднятыми руками.
Стена – некуда отступать.
– Вот и хорошо, – сказал человек с пистолетом и вынул наручники.
Бросил наручники к ногам того, у стены.
– Надень сам.
Тот защелкнул браслеты и устало спросил:
– Как догадался?
– По кольцу, Степан Петрович, по кольцу.
– По какому кольцу? – ошарашенно спросил старик.
– По садовому, – сказал мальчишка.
Старик вышел из клуба на платформу и тихо пошел к скамейке.
Старик так ослаб, что хотел посидеть десять минут до поезда.
Он издали увидел газетный сверток.
Подошел к скамейке. Сел. Газетный сверток был прямо под ногами.
Старик оглянулся, никого не увидел, ничьих взглядов не почувствовал. Нагнулся, достал сверток, пробил пальцем дыру в газете. В свертке лежали деньги.
Или “кукла”? Быть может, Степан Петрович выяснял, кто прислал ему столь странное письмо?
Объявили прибытие поезда.
Старик положил сверток на место, под скамейку.
Поезд медленно отходил от платформы. Верка шла вровень с окном.
Она прибежала, когда поезд уже отправлялся. Лицо у нее было растерянное.
