допустить революцию – непозволительная роскошь. Бунтующие клетки не просто отказываются сотрудничать, но и подрывают деятельность всех элементов, с которыми соприкасаются. И эта революция не имеет иной цели, кроме как истощить плодородие всей почвы. Это фанатики, террористы, которые после многолетнего сотрудничества вдруг возомнили о себе неизвестно что и утратили гражданское самосознание. В какой-то момент они начали следовать своим личным целям, не заботясь об общих. Сравнение с революцией более чем уместно и со стратегической точки зрения, поскольку клетки могут множиться двумя путями: инфильтрацией с пренебрежением всех морфологических границ и установлением собственных опорных пунктов, называемых метастазами. Единственный выход у государства – подавить мятеж в самом зародыше… Последовала пауза, и Айяччио показалось, что профессор взял ее, чтобы улыбнуться.
– Однако в вашем случае мы, увы, безнадежно опоздали.
Судя по всему, он о чем-то напряженно думал. Затем поглядел на Айяччио в упор. Ощущение родства уступило место непонятной неловкости.
– Вы должны быть готовы к тому… что находитесь в завершающей… конечной… стадии заболевания. Такого рода опухоли вызывают изменения интеллекта и эпилептические припадки. Вам предстоит пережить немало неприятных обонятельных и вкусовых ощущений, а также зрительных и слуховых галлюцинаций. Возможны также серьезные расстройства сознания, чувство нереальности, наваждения, тревожащие картины прошлого, сны наяву. Все это может быть очень болезненно… – Профессор опять выдержал паузу, с тем чтобы пациент как следует прочувствовал слово «болезненно». – Случаются и более странные вещи… Был у меня пациент, которого я лечил на дому… У себя дома, где прожил более сорока лет, он забивался в угол гостиной и плакал, как ребенок. От страха. В полном смысле слова, как ребенок. И знаете почему? – (Улыбка.) – Забыл дорогу в спальню… в свою собственную спальню… Вы понимаете, что вам грозит?
– Понимаю.
– Это хорошо. Это очень хорошо, – произнес он после долгой, гнетущей паузы.
И, не добавив больше ни слова, направился к двери, открыл ее, выглянул в коридор, посмотрев сперва налево, потом направо, и вышел так же бесшумно, как появился.
Айяччио повернулся спиной к двери. Он вновь остался один.
– Тебе надо поспать, – с трудом выговорил он вслух.
Но заранее знал, что не уснет. Напротив, он бодр, все реакции обострились, как будто в предчувствии опасности. Он сел, взял с тумбочки стакан с водой, отпил глоток, опять поставил. Увидел на тумбочке очки и переложил их в ящик. Пальцы наткнулись на листок бумаги с его именем и фамилией, написанными много раз. Когда он мог это написать? Две первые «А» имени и фамилии были написаны со строчной буквы. Временами нажим пера становился таким сильным, что прорывал лист.
Какая-то страшная сила шевельнулась в голове, как будто черепные кости готовы были надломиться и выпустить наружу опухоль, заполонившую мозг, вместе с самим мозгом.
V
Молодая докторша подошла к антикварному столику вишневого дерева, открыла ящик, достала капельницу, установила ее и без церемоний ввела иглу в сизую раздутую вену старухи. Проверила, регулярно ли капает жидкость, и, довольная своей работой, обернулась к хозяину дома.
– Ну вот, обед подан, – шутливо заявила она, откинув прядь волос, что постоянно падала на ее миндалевидные глаза. – Со стола сами уберете?
– Да, конечно.
– Когда вытащите иголку, помассируйте немного вену. Так лучше усваивается, поверьте моему опыту.
– Да, конечно.
Затем она достала из сумочки стопку бланков и протянула хозяину.
– Распишитесь, пожалуйста.
Тот поставил закорючку на больничном бланке и вернул докторше стопку.
– Я провожу вас, – сказал он и двинулся к массивной дубовой двери.
Докторша последовала за ним, но без обычной резвости, а наблюдая сзади за хозяином и как будто оттягивая неприятный, но неизбежный разговор.
Комната с примыкающей ванной, еще одна спальня, гостиная и кухня на втором этаже трехэтажной виллы XVII века хорошо протоплены; все окна выходят на юг, на залив. В остальном доме, начиная с веранды за литыми чугунными перилами у входа, царили сырость и холод. Ставни вечно закрыты, свет едва просачивается сквозь них. Все комнаты третьего и первого этажа заперты на ключ. Внешний вид виллы ничем не обнаруживает внутреннего упадка. Сорок лет назад изначальная отделка помещений сильно пострадала от помещавшегося здесь сиротского приюта. Ремонт, произведенный на стесненные средства, поставил под угрозу несущие стены. Теперь, когда приюта уже не было, в комнатах там и сям поставили крепежные штанги. Эти темные стальные столбы как бы разбили все пространство на воображаемые уровни, вынудив обитателей блуждать по странным лабиринтам, чтобы пройти из одного помещения в смежное.
Запах формалина, кислоты, гниющей плоти забивался в щели и отравлял воздух.
Докторша, выходя, сморщила нос, но два-три раза пришлось все-таки вдохнуть вонь. При этом она бросила многозначительный взгляд на хозяина виллы. Тот не отреагировал, разве что ускорил шаг и распахнул дверь, которая в былые времена запиралась только на ночь. Свет ворвался внутрь, отчего заиграли, заискрились светлые прожилки на желтом, очень ценном мраморе пола. Оба синхронно прикрыли глаза ладонями. Четыре ступени, спускавшиеся от входной двери, были с обеих сторон вмурованы в стену. На первой ступеньке хозяин остановился закрыть дверь и подумал о своей ошибке.
– Послушайте, – заговорила докторша, – не хочу обнадеживать вас перспективой улучшения, но не кажется ли вам, что лучше было бы поместить ее в специально оборудованную клинику? Дело в том…
– Мне было интересно выслушать ваше мнение, доктор, – перебил ее мужчина.
– Дело в том… – продолжила она, не дав себя сбить, хотя и несколько опешив, – что это не только мое мнение. Я разговаривала с главврачом и психологом… Вашей матери, безусловно, требуется специализированный уход.
– Я подумаю. Спасибо.
– Погодите, не закрывайте.
Женщина вновь взбежала по ступенькам, явно вознамерившись высказать ему свое мнение до конца.
Мужчина заметил, что в уголке ее губ размазалась помада.
– Кстати, подвернулся счастливый случай. Через несколько дней у нас освобождается палата с телевизором, телефоном, кондиционером…
– Меня это не интересует.
– Но послушайте, я говорю со слов главного врача, а он сказал, что в подобных обстоятельствах необходима решимость. Вы уж меня простите, но ваш дом… вернее, даже вилла… не совсем подходящее место для больного в таком состоянии, в котором находится ваша матушка. Санитарный инспектор – если кто-то вдруг вздумал бы доложить ему, – возможно, счел бы своим долгом госпитализировать ее насильственным путем, учитывая аварийное состояние… Прошу меня простить.
У докторши была привычка возбужденно облизывать языком правый уголок рта, и мужчина понял, почему помада там смазалась.
– Подумайте о матери, – примирительным тоном продолжила врач. – Даже если вы наймете ей постоянную сиделку, могут возникнуть ситуации, когда самая квалифицированная сиделка не справится… К тому же психическое состояние больной – основной фактор выздоровления… Не упустите случая. Палата превосходная, уверяю вас. А вы сможете навещать матушку, когда захотите, в любое время… Что скажете?
