или древних охотников, укрывавшихся от снега, остались погребены под этими камнями.
— В каждом лесу, на каждой горе живут духи героев, — сказал однажды Жэм.
Кэлин хотел бы в это верить. Тогда ему, быть может, повезло бы встретить Жэма снова и попрощаться.
— Уже утро? — спросил Фиргол, проснувшись и потирая кулаками глаза.
— Почти. Тебе что-нибудь приснилось?
— Нет. Я хорошо выспался. Ты застрелишь его этими пистолетами?
— Нет. Мушкет твоего папы подойдет лучше, он сильнее бьет. Фиргол встал и огляделся.
— Хочу писать.
— Можешь воспользоваться любым углом, — улыбнулся Кэлин. — Здесь некому из-за этого брюзжать.
Мальчик подошел к выходу из пещеры, но поспешно ретировался.
— Там холодно, дядя Кэлин, — сказал он, встал у дальней стены и вскоре уже вернулся к огню. — Долго нам идти до Айронлатча?
— Да, долго. Обязательно наденешь шапку.
— Я завяжу ее, как Бэйн. Можно мне посмотреть пистолет?
Каждый раз, когда Кэлин приходил в гости, Фиргол просил подержать один из Эмберли, но Финбар всегда запрещал. Ригант вытащил из-за пояса один из серебряных пистолетов и протянул рукояткой вперед. Мальчик схватился за нее обеими руками.
— Красивый, — сказал мальчик, повертев Эмберли в руках. — Что тут за зверь? — Фиргол указал на резную рукоять.
— Жэм говорил, что это лев, страшный зверь, который живет за морем, в жарких южных землях.
— Он большой?
— Да, он может вырасти размером в десять футов от носа до кончика хвоста, а его зубы длиной с человеческий палец.
— Когда я вырасту, то заведу себе пистолеты со львами и буду убивать медведей.
— Нет, так нельзя, — ответил Кэлин. — Каждый зверь имеет право жить и выводить потомство. Не все медведи такие злые, как Рваный Нос. Нельзя ненавидеть их всех. Ненависть — плохое чувство. Бэйн хорошо относился к медведям.
— Даже к тем, у которых страшные лица?
Этот вопрос напомнил странные слова, сказанные Фирголом прошлым вечером.
— Ты предупреждал папу о медведе?
— Я сказал, что придет гризли и что я видел его страшное лицо.
— Когда ты его увидел?
— Оно появилось в небе, когда я играл с Бассоном, все в чешуе и с красными глазами. А потом оно заговорило со мной.
— Бассон видел?
— Нет. Он разозлился и сказал, что я все выдумал. Но я испугался и сказал папе. Папа тоже не поверил.
— Что лицо сказало?
— Оно сказало, что я — зло, и поэтому меня съест медведь.
— Ты сказал это папе? — Да.
— Лицо появлялось снова?
— Нет.
— Если увидишь, обязательно скажи.
— У нас есть еда?
— Твои мысли порхают, как бабочки, — рассмеялся Кэлин. Снаружи донесся едва различимый звук, и ригант шикнул на мальчика, открывшего рот, чтобы ответить. Вскоре шум раздался снова, но он шел уже не снаружи пещеры. Кэлин оглянулся на завал, на содрогнувшуюся стену. Раздался утробный рев. Рваный Нос забрался на утес!
Кэлин вскочил и схватился за мушкет. Стена содрогнулась снова, в центр пещеры вкатилось несколько булыжников, подняв пыль в воздух. Еще несколько камней, и, когда в проеме показалась опаленная голова Рваного Носа, Кэлин поднял мушкет и выстрелил. Заряд полетел в пасть и сломал зверю один клык. Гризли в ярости бросился на стену. Кэлин бросил разряженный мушкет, и второй заряд из пистолета нацелил в горло шатуна. Самый большой камень поддался бешеному напору, и Рваный Нос ворвался в пещеру.
Кэлин схватил копье, издал боевой клич, подскочил к медведю, вонзил ему в грудь копье и начал давить все сильнее, надеясь пронзить сердце. На плечо риганта с размаху опустилась когтистая лапа. Древко копья разломилось пополам, Кэлина отбросило к стене. Левая рука повисла как плеть, но воин перекатился на колени, выхватил из ножен охотничий нож, не раздумывая, вскочил и ринулся на медведя. Из горла зверя хлестала кровь. Обломок копья засел глубоко и приводил его все в большее бешенство. Кэлин поднырнул под смертоносные челюсти и изо всех сил воткнул нож в огромное брюхо.
Прогремел выстрел. Голова зверя дернулась, его туша покачнулась, и огромный вес обрушился на молодого риганта. Кэлин замер. Хрипящая голова медведя оказалась на его груди. Постепенно его дыхание становилось все прерывистее, пока не стало чуть громче шепота, а затем стихло совсем.
Кэлин выбрался из-под зверя. Оказалось, у него был прострелен левый глаз. Ригант обернулся: Фиргол сидел у костра с дымящимся пистолетом в руках.
— Дядя Кэлин, я его убил?
— Да, — ответил ригант и пошевелил пальцами левой руки — они почти пришли в норму. Он опустился рядом с Фирголом, забрал свой пистолет и положил руку мальчику на плечо. — Говорил я тебе, что у меня колдовской глаз? Ты убил Рваного Носа и отомстил за семью. Я был прав, ты герой, Фиргол.
— Я больше не хочу быть героем, дядя Кэлин, — ответил ребенок со слезами на глазах.
Кэлин обнял мальчика:
— Знаю. Скоро мы уйдем отсюда. Я очень горжусь тобой. Твой папа гордился бы так же.
Фиргол заплакал, и ригант похлопал его по спине.
— Ладно, оденемся потеплее, и вперед, на встречу со снегом.
Над водами озера Птицы Печали гулял ледяной ветер. Лунный свет играл на гребнях крошечных волн, бившихся о заледеневший берег. Ветви прибрежных сосен гнулись под белым грузом. Над заснеженной землей царила тишина.
Полная луна ослепительно озаряла ночное небо. Вокруг нее столпились звезды, своим алмазным сиянием бросая вызов беспроглядной небесной тьме.
В центре озера находился поросший лесом островок. За деревьями пряталась крошечная хижина, крытая дерном. Едва заметный дымок курился над железной трубой.
В дверном проеме стояла невысокая хрупкая женщина и кутала плечи в синюю шаль с зеленым узором. Седые волосы, обычно заплетенные в косу, были распущены, ими играл зимний ветер.
Ведунье было плохо, она казалась себе старой и никому не нужной.
Искупители появлялись снова и снова, а фокусы, которые позволяли уходить от них, подходили к концу. Теперь духовные путешествия стали переполнены опасностями.
Ведунья отогнала зародившееся отчаяние.
Она захлопнула дверь и направилась к заледеневшему берегу. Снег скрипел под ногами. Живущая поежилась, но не от холода. Она вновь ощутила реющие вокруг выжидающие, враждебные души. Сейчас за ней уже посланы убийцы, и скоро они попытаются пробраться с юга в земли «черных» ригантов. Пройти будет непросто. Колл Джас не допускает чужаков за охраняемые границы. Ведунья вздохнула. Все равно они прорвутся. За время раздумий Живущая успела обойти весь островок и вернулась в свою лачугу. Очаг догорал, но она не подбросила дров. Если станет слишком тепло, можно ненароком уснуть. Тогда они найдут, где бродит ее утомленный дух, и погасят огонь ее жизни как надоевшую свечку.
Как унизительно! Искупители возомнили себя непобедимыми, всемогущими. Ведунье ничего не стоило расправиться с ними. Да, какой соблазн! Превратиться в карающий огонь и спалить их проклятые души!
«Неужели победа над ними ничего не даст делу добра?» — думала она.
