асбеста. Ему сгодилось все: сломанные часы и ржавые велосипеды, брошенные сельскохозяйственные машины, изношенные кожаные пояса и шнурки стали механическими узлами, а остатки старых телескопов и очков превратились в бесценные источники линз. В темных уголках шкафов в кладовой таверны таились бесчисленные загадочные бутылки и банки, в которых хранились все необходимые вещества, что бы заряжать батареи, смазывать движущиеся части и снабжать топливом мотор. А изредка, если ему было нужно что-то особенное, он отправлялся в город на повозке носильщика. Городок был небольшим, а сбережения с зарплаты скудными. Но поразительно, сколько всего можно достать у некоторых предприимчивых торговцев в закоулках! Это стало настоящим увлечением Леонардо.
Конечно, время от времени волшебник напоминал себе, что его идеи могут напугать ограниченных жителей этого захолустья, поэтому большинство идей он держал при себе. Хотя иногда, особенно после выпивки, волшебник не мог удержаться и осторожно намекал кое на что своему товарищу.
— Множественная Эмпатия? — однажды задумчиво произнес учитель. — Сдается мне, что тому, кто ею управляет, необходимо обладать довольно необычными умственными способностями, чтобы самому не поддаться ей. Не будет ли это… чем-то вроде попытки быть всеми в мире, да еще одновременно? — Он задумчиво пыхнул трубкой.
— Более или менее это так, — согласился волшебник. На мгновение учителя скрыло облако дыма. — Да, я много думал в последнее время о том типе разума, который потребовался бы для этого. Трудность заключается в том, чтобы согласовать разные точки зрения. Там было бы столько… столько противоречий, несоответствий, столкновений перспектив. Для одного только этого потребовался бы разум, обладающий уникальной гибкостью. А сам маг должен был бы еще обладать способностью… видеть картинку целиком, если вы понимаете, о чем я. — Он широко развел руками, сбив пару пустых кружек. — И в то же время — воспринимать все это совершенно объективно. — Леонардо замолчал, чтобы набрать воздуху. — В руках неподготовленного человека это изобретение могло бы нанести огромный вред. Чудовищный. Окружающим, да и самому магу, если подумать.
Товарищи некоторое время молчали, каждый погрузился в собственные мысли.
— Что-то это мне напоминает, — наконец произнес учитель. — Сейчас я не смогу толком сказать, что именно. Но полагаю, дома в библиотеке найдется пара-другая книг. Я поищу, а если найду, постараюсь не забыть и принести на следующей неделе.
— Звучит интригующе, — ответил волшебник. — Как там ваша кружка?
В церкви и после
Куртка Хелен с узором из заклепок вряд ли была подходящей одеждой для похорон, поэтому Рыжик порылся в шатком бельевом шкафу в комнате матери, из которого пахло камфарой, в поисках других вещей. Там все еще висел строгий костюм, который Рыжик носил, когда учился в старших классах, и хотя теперь пиджак стал узок в плечах, Рыжик решил, что он вполне сойдет. Среди ремней и шарфов на узкой металлической вешалке он обнаружил простой черный галстук, который был ему незнаком, должно быть, тот когда-то принадлежал отцу. Рыжик не смог найти ботинки, и ему пришлось идти в парусиновых туфлях, которые дала бабуля Хопкинс.
За несколько минут до назначенного часа по деревне разнесся звон колокола. Рыжику пришло в голову, что это, должно быть, тот самый колокол, который застрял в реке много лет назад, тот самый колокол, за которым он нырнул, чтобы найти его, тот самый колокол, звон которого разносился по полям в тот день, когда он следил за полетом пустельги в небесах.
Придя в церковь в своем тесном официальном одеянии, Рыжик чувствовал себя стесненно и неудобно. Он подумал, что плохо подготовился к роли самого близкого родственника усопшей. Однако Рыжик справился с приветствиями и рукопожатиями без происшествий и дал усадить себя на почетное место в первом ряду. Подозревая, что этого не стоит делать, он все же украдкой повернулся, чтобы посмотреть на небольшую группу собравшихся. Он узнал своего старого учителя и почувствовал себя согретым его присутствием. Бабуля Хопкинс сидела на своем обычном месте в заднем ряду и выглядела особенно мрачной в черной шляпе с вуалью. Среди прочих пришедших Рыжик разглядел своих школьных приятелей Колина Хопкинса и его брата Сэмми. Они одновременно подняли руки, приветствуя его. Доктор Джилберт выжимал привычные унылые аккорды из фисгармонии. Рядом, тревожно глядя на Рыжика, сидела усталая молодая женщина, в которой он не сразу узнал свою бывшую подружку Эйлин. Она заметила, что Рыжик смотрит на нее, коротко официально кивнула и быстро отвернулась.
В тот момент его мысленный учет присутствующих был прерван прибытием гроба, и Рыжик поспешно повернулся, приняв, как он надеялся, почтительную позу. Через несколько секунд священник занял свое место. Только он начал обращение, как вдруг возле церковной двери послышался шум. Забыв о внешних приличиях, все повернули головы назад, чтобы узнать, кто пришел.
На скамьях в задних рядах церкви уселась группа из шести темноволосых, одетых в лохмотья мужчин со смугловатой кожей. Их лица украшали длинные усы, а у некоторых за пояс были заткнуты ножи. Сердце Рыжика учащенно забилось. Он сразу же узнал в них странствующий народ и понял, что они, должно быть, знали его отца.
После службы и погребения похоронная процессия направилась в школьный вестибюль, где женщины из церкви приготовили какие-то закуски. Печь в углу пылала обычным жаром, и теперь Рыжик чувствовал себя еще неуютнее, но он знал, что от него требуется исполнить роль хозяина. Он напомнил себе об этом и постарался обменяться хотя бы несколькими словами с каждым пришедшим.
— Твоя мать была такой трудолюбивой, — сказал священник. — Она действительно делала очень много для церкви. Не знаю, как мы управимся без нее.
— Хотя это странно, — ответил Рыжик. — Я знаю, что она много работала у вас, но почему-то мне казалось, что она делала это, потому что чувствовала себя обязанной. Не потому, что хотела этого.
Ошеломленный этой неожиданной откровенностью, священник замолчал на секунду, чтобы подобрать слова для ответа.
— Она пришла в деревню и была чужой для всех жителей, — наконец произнес он. — Она родилась в другой части земли, на одном из далеких Островов, как я припоминаю. Возможно, поэтому она старалась так сильно. Хотела, чтобы ее приняли в наше маленькое сообщество. Люди часто так делают, знаешь ли. Очень важно принадлежать к сообществу, ты так не считаешь?
— С Островов? Она никогда мне об этом не рассказывала. — Рыжик на мгновение задумался, потом ему удалось собраться и продолжить: — Я сам жил в одном сообществе. Это было здорово — являться частью чего-то большого, но спустя некоторое время я понял, что хочу идти дальше.
— Что ж, тебе всегда здесь рады, — ответил священник. — Кстати, отменные бутерброды.
Главный среди Странников представился.
— Меня зовут Люк Грининг, — сказал он. Он говорил сухо, словно произносил заранее подготовленную речь. — Я брат твоего отца. Я давно знал, что мой брат оставил в этой деревне женщину с ребенком, и, хотя мой род много лет не проходил мимо этих мест, я всегда был в курсе того, как вы живете. Поэтому, узнав о смерти твоей матери, я решил привести сюда свою семью, чтобы отдать дань уважения. Ибо, догадывался ты или нет, Майкл Браун, кровь Странников течет в твоих жилах, и, нравится тебе или нет, ты один из нас.
— Спасибо. Думаю, мне это скорее нравится. — Рыжик подхватил высокопарный тон старика. — Жив ли мой отец?
— Не могу сказать со всей уверенностью. — Люк Грининг на мгновение потупился. — Наши пути не пересекались много лет, и я ничего не слышал о его делах. Но позволь мне представить тебе других родственников. Это моя жена Александра, — (Рыжик обменялся кивками с высокой вежливой женщиной), — и мои сыновья, Гарет и Мартин. — Двое крепких молодых мужчин пожали Рыжику руку. — А это моя
