всему гребню, поэтому пушечный огонь не мог нанести им большие потери. Вражеские стрелки полностью овладели гребнем холма, а британским стрелкам, которых было слишком мало, оставалось лишь влиться в шеренги своих батальонов. Каждые несколько минут, когда вольтижеры слишком уж близко подходили к британцам, тот или иной батальон выходил вперед и оттеснял их обратно. Залп целого батальона сметал их с гребня холма, но они снова возвращались, с долины им быстро приходило подкрепление.
Кавалерия могла бы очистить гребень холма от вольтижеров, но герцог потерял всю свою тяжелую кавалерию и у него остались лишь его элитные всадники, германская и британская легкая кавалерия, чтобы прикрыть отступление в случае катастрофы. Также у него оставалась голландская кавалерия и он приказал Принцу Оранскому послать ее вперед. Они выступили вперед с обнаженными саблями.
— От вас требуется только очистить гребень! — приказал им помощник герцога, — не надо героизма. Доскачите до гребня и покромсайте чертовых вольтижеров!
Но голландская кавалерия отказалась идти в атаку. Они сидели в седлах, потупив глаза и словами их было невозможно заставить ринуться в эту мешанину грязи, огня и металла. Принцу доложили об их трусости, но он сделал вид, что не слышит. Он внимательно смотрел в сторону фермы Ла-Э-Сент, которую осаждали превосходящие силы французов. Британские орудия на гребне холма возле вяза стреляли во французов снарядами, а батарея гаубиц — шрапнельными зарядами, но французская пехота, казалось, не обращая внимания на потери, все ближе подходила к стенам фермы. Сад фермы был уже захвачен и французы уже привезли пушки, чтобы обстреливать здания фермы.
Принц понимал, что центр обороны герцога будет открыт для мощной атаки, если ферма падет. Вдруг он понял, как можно предотвратить это. Ему в голову пришла великолепная идея. Она затмит память о «красных германцах» и трусость голландской кавалерии. Принц увидел шанс завоевать славу. Он спасет ферму, удержит центр обороны и выиграет сражение.
— Ребек!
В восточной половине долины, в том месте, откуда при первом появлении французов бежал голландско-бельгийский батальон, стоял в каре первый батальон 27-го полка и подвергался жестокому обстрелу. Это были ирландцы, и их единственной защитой от французских пушек была дымовая завеса, которую создали сами же французы, но французские артиллеристы уже пристрелялись, и даже стреляя вслепую, точно укладывали ядра в ряды ирландцев. Их полковник приказал выдать дополнительную порцию рома, но им ничего не оставалось делать, как стоять и умирать, и ирландцы стояли и умирали.
Они могли бы развернуться в линию, но императорская кавалерия была где-то рядом, и ирландцам приходилось стоять в уязвимом для пушек каре, представляя собой огромную жирную мишень для артиллеристов и вольтижеров, которые уже заполонили и восточную часть долины также, как до этого заполонили и западную.
Некоторые вольтижеры, опасаясь, что победа французов и преследование не позволят им пограбить британцев, начали поиски добычи прежде, чем рухнет британская линия обороны. Мертвые и раненые британские кавалеристы валялись в долине повсюду, и хотя у многих из них карманы были уже обысканы ранее, у вольтижеров было много времени, чтобы проверить потайные места в мундирах или в шлемах, где часто прятали золотые монеты. У некоторых французов были клещи, которыми они выдирали отличные белые зубы британских офицеров. Парижские дантисты неплохо платили за них.
Один удачливый француз нашел тело британского кавалериста и снял с него пару прекрасных кожаных сапог. Первым делом он снял с них шпоры и стянул правый сапог. Британец вдруг вздрогнул и громко вскрикнул.
— Тьфу ты, напугал меня! — сказал французский вольтижер.
— Бога ради, убей меня! — по-английски сказал лорд Джон Розендейл.
— Лежи спокойно, — сказал по-французски вольтижер и стянул дорогие сапоги с его светлости. Он заметил, что и бриджи англичанина были великолепные и, хотя на правом бедре были разрезаны и залиты кровью, они все еще оставались пригодными и вольтижер начал стаскивать и их тоже. Лорд Джон стонал от боли в сломанной правой ноге с каждым рывком.
— Ну и шумный ты, приятель! — вольтижер скрутил бриджи в комок и запихнул в карман мундира. Затем, опасаясь, что крик раненого может привлечь совсем ненужное внимание сержанта, француз демонстративно зарядил мушкет и, даже не прицеливаясь, выстрелил сторону ирландцев.
— Убей меня! Пожалуйста! — сказал по-французски Розендейл, — умоляю!
— Я не собираюсь тебя убивать! — сказал вольтижер. — Я не могу, это неправильно! Я даже зубы твои не могу забрать, — француз сочувственно пожал плечами и пошел искать другую добычу.
Лорд Джон застонал от заполнившей его боли.
Питер д`Аламбор лежал на перевернутой телеге, служившей для хирургов столом, деревянные доски телеги пропитались кровью, а руки хирурга от крови казались морщинистыми.
— Вы готовы, майор? — у хирурга был сильный акцент, выдававший уроженца западных графств.
— Да, готов, — д`Аламбор отказался и от рома, который предлагали в качестве наркоза, и от куска кожи, который прикусывали, когда боль становилась нестерпимой. Ему было важно показать, что он не боится боли.
— Кости не сломаны, — сказал хирург, — и рана не такая уж опасная, вам повезло, майор. Держи его ногу, Бейтс. — Ассистенты уже удалили пояс, которым д`Аламбор перетянул рану и разрезали его дорогие бриджи, которые Петер надел специально на бал у герцогини. Хирург пальцами вытер кровь с краев раны и сказал: — Это вполовину не так больно, как рожать ребенка, так что не ропщите, майор, — он сунул сигару в рот и взял покрытый кровью щуп.
Боль огнем пронзила бедро д`Аламбора. Хирург нащупывал пулю в ране длинным металлическим прутом. д`Аламбор боялся закричать, он видел, как солдату из его собственного батальона ампутировали ногу и тот не издал ни звука, когда огромной пилой перепиливали его бедро. Кроме того, рядом стоял Харпер и д`Аламбору было бы стыдно проявить слабость в его присутствии.
— Ага, вот она, маленькая гадина! — пробурчал хирург, — вы чувствуете, майор?
Д`Аламбор ничего не чувствовал, кроме сильной боли, но хирург явно царапал по пуле своим щупом.
— Уже не долго, — весело сказал хирург, затем сделал большой глоток рома. — Сейчас будет больно, майор.
— Боже, — д`Аламбор не смог сдержать возгласа, но не дергался, пока хирург копался в его ноге. Неподалеку взорвался снаряд, и над их головами пронеслось несколько осколков.
— Вот она! — хирург держал пулю щипцами. — Протяните руку! Ну, парень, протяни же руку! — д`Аламбор послушно протянул руку и хирург положил ему в ладонь маленькую окровавленную пулю. — Я только извлеку то, что осталось от ваших бальных штанов и вы снова заскачете как кузнечик.
Пока от раны отрывали куски ткани было больно, затем к бедру д`Аламбора приложили что-то прохладное. Лоб был покрыт потом, но он знал, что худшее уже позади. Он вытер пулю о мундир и спрятал в карман. «Такая маленькая, не больше ногтя», — подумал он.
Ассистенты забинтовали его бедро и помогли слезть с телеги.
— Вам неплохо бы отдохнуть, — сказал хирург, вытирая руки об свой фартук, хотя тот был уже пропитан кровью. — Идите к рощице, майор, отдохните там.
— Нет, — д`Аламбор попробовал походить и обнаружил, что может хромать без особой боли. — Благодарю вас, но отдыхать мне некогда.
Но хирург уже не обращал на него внимания. На телеге уже лежал солдат с оторванной рукой и тремя ребрами, торчащими из грудины. Харпер подвел лошадей.
— А почему бы и не отдохнуть, мистер д`Аламбор?
— Я возвращаюсь в батальон, Харпер.
— Вы уверены, что сможете?
— Да просто кусок мяса вырвало, ничего серьезного.
— Но ведь больно.
Когда Харпер помогал д`Аламбору усесться в седло, тот чуть не закричал от боли.
— Ну, вам ли не знать, — ответил он, с трудом сохраняя самообладание.
