стрелами, свеоны стали сбрасывать за борт все лишнее… все, что осталось от прошлогодней добычи…
От погони им все-таки уйти удалось, но за какую плату! Нет, определенно судьба отвернулась от Хрольфа и всех, кто пошел с ним. Точно и не было Удачи при Хохендорфе, точно не пал под натиском северян богатый Хавр, в Гастинге вновь проснулся сын Снорри. У него, правда, имелось целых четыре новеньких драккара и Гром его дяди, Неистового Эрланда, но мысли шеппаря опять стали под стать прежнему Потрошителю сумьских засек.
– И знаешь, что я надумал по дороге на Бирку, Варг? – сказал Гастинг Кнутневу.
Тот поднял на него безразличные глаза. В продолжение всего этого грустного застолья Волкан только и думал о том, как бы поскорее удрать домой, к Эрне и Ятве, которая накануне научилась уморительно пускать ртом пузыри.
– А не сходить ли нам, когда люди оправятся, набегом на Ильмень? – продолжил Хрольф. – А что? Места там дремучи. Ильменьские словены – не умнее медведей, от них ратных хитростей ожидать не приходится. Сами все отдадут, если посильнее припугнуть. А? Помнится, и у вас с Бьёрном были счеты к тамошним людишкам. Что думаешь, Кнутнев?
Годинович окаменел. За зиму и весну он, похоже, запамятовал, где стоит его дом. Но Бирка как была, так и осталась вольницей морских лиходеев, шёрёвернов, варягов, привыкших брать все блага билой и кулаком. За быстротечные месяцы счастья с Эрной и маленькой Ятвой он, похоже, забыл, как его кличут суровые викинги. А ведь вслед за Стейном Кнутневым они поплыли в далекий Хавр и победили франков в неравном бою у северных ворот. Не видать ему, Волькше, кузнецы, не бывать ему горшечником. Буде осядет он на берегу, разохотятся варяги грабить волховские берега. Начнут с Ильменьского торжища, а там и за малые городки примутся. А ведь родная Ладонь едва ли не первой по течению Великого Волхова стоит, с нее тати зубы точить и начнут…
Варг тяжело вздохнул. Видать, такова его Доля – уводить варягов подальше от родных берегов. Он ведь когда-то уже понял это, с горечью осознал, да, выходит, после позабыл в объятиях любимой жены, слаще которых ничего в мире нет. И вот теперь прихотливая Мокша опять грозила ему своим веретеном, дескать, не забывай, кто ты есть.
Неподъемным камнем, холодной мореной легли на душу Годиновича эти мысли. Мог ли он стоять в стороне и тихо упиваться собственным блаженным счастьем, зная, что варяжские топоры крушат частокол его родной Ладони, что в неравном бою с кровожадными шёрёвернами погибают его братья, его сродники, его соседи?
– Я не пойду с тобой, – ледяным голосом вымолвил Волькша. – Я не пойду с тобой в поход, Хрольф Гастинг, племянник Неистового Эрланда…
Лицо шеппаря вытянулось. Даже несмотря на кручину о бесславном походе, он слышал от жены и соседей о том, что у Варга родилась дочь, слышал о резной колыбельке, которую тот для новорожденной сделал, слышал о его разговорах про кузню. Неужто одурманила ругийская ведьма Стейна Кнутнева? Да ее за это утопить мало! Но не успел Хрольф открыть рот и охаить Волькшину жену как полагается, Годинович заговорил вновь:
– Я, Варг Каменный Кулак, не пойду в поход с человеком, который дал страху победить себя, человеком, который разуверился в своей Удаче. Удача бежит от трусов! И я не хочу, чтобы она покинула и меня. Поэтому я не взойду на твой драккар, если он поплывет куда бы то ни было, кроме Роуена.
И Варг стукнул по столу так, как это обычно делал Година, желая показать Ятве, что разговор окончен и своего решения он не переменит.
– Но Роуен не взять… – ошарашенно хлопал глазами Хрольф. – Там стены в четыре маховых сажени… Да ты…
– Что я? – насупился Кнутнев.
– Не ты ли прошлой осенью говорил, что в Валхале нет особого стола для дураков?! А? – перешел в наступление Хрольф.
Привлеченные их громкими голосами, из разных углов Хрольфова дома стали подходить гребцы. Даже Олькша приковылял.
– Да! – со встречным напором сказал Волкан. – Да, я так говорил! И говорю! И ты оказался большим дураком, чем я думал!
Рука Хрольфа рванулась к поясу, но его опоясный нож лежал в хозяйской части дома.
– Ты оказался полным дураком, Хрольф Гастинг, – сверкал глазами Кнутнев. – Ты не дождался Кродерлинга…
– Он не изволил явиться! – попытался перебить шеппарь. – Он…
– Ты пошел прямо на приступ каменных стен, даже не удосужившись прежде выслать разведчиков и здраво рассудить, как приступить к набегу! – рявкнул на него Волкан.
Хрольф осекся. Шеппарь хотел сказать, что испокон веков делал все именно так, что ни в Хохендорфе, ни в Хавре он не высылал никаких разведчиков и одерживал победы. Но Гастинг тут же вспомнил, что о делах в городище Зеленой Горы ему рассказали турпилинги, пришедшие с Рудгером, а про вал вокруг Хавра северяне узнали от фризских конников.
– И главное, – гремел тем временем Волькшин голос, – ты не послал за мной, Стейном Кнутневым, который приносил тебе все твои прежние победы!
На это Хрольф возразить не смог. Он и сам корил себя за то, что поддался уговорам и двинулся в поход без венеда и его чудодейственной Родной Земли. Гастинг сгорбился и опустил голову.
– Так что же делать, Варг? – спросил за шеппаря Эгиль Скаллагримсон. Бывший копейщик был одним из немногих, кто вышел из-под стен Роуена без единой царапины. Но сердце его было уязвлено этим поражением не меньше, чем тела других стрелами и мечами.
– Во-первых, надо собрать всех шёрёвернов, что обитают в свейских землях, – загибал пальцы Годинович. – Во-вторых, надо поднять всех фризов, саксов, фламандцев и всех, кого притеснил Карламан, всех, кто жаждет франкской крови. И в-третьих, надо двинуться на Роуен, пока они не ждут нового нападения, считая, что отучили шёрёвернов баловать в их краях. Вот что надо делать!
На лицах Хрольфовой руси заиграли улыбки, первые улыбки с тех пор, как они сошли на каменный берег суровой Бирки.
Золото роуенского эвека
Новая ватага под рукой Гастинга собиралась туго. Те, кто уже сходил с ним в набег, винили сына бонде во всех приключившихся бедах, те, кто не успел, хотя и собирался к нему присоединиться, видели в этом перст судьбы и не желали больше слушать про прежние баснословные добычи Потрошителя сумьских засек, тем более что хаврская золотая казна существовала только в былицах, а в глаза ее на Бирке никто не видел. Даже когда Волькша показывал остатки той тысячи крон, которую получил как долю хольда, ему не очень-то верили на слово. Мало ли откуда у приблудного венеда взялось приблудное серебро?
Помощь пришла откуда и не ждали. Молчаливый Эгиль Скаллагримсон, до этого лишь пару раз ездивший на Адельсён, да и то с Хрольфом, сел в лодку и поплыл ко двору своего бывшего форинга – Синеуса Ларса. В манскапе посчитали, что копейщик подался проситься назад в дружину ярла, но через два дня он воротился, а еще через день на Бирку поодиночке и ватагами стали прибывать дружинники уппландского управителя. Латники, стрелки и копейщики в один голос говорили, что Старый Лис стал совсем дряхл и по нескольку лет не выходит из норы; котел в его доме всегда полон, да и мясо на столах не переводится, но от скуки его дружина начинает гневаться на ярла, вот и разрешил он им, взяв только то оружие, которое они сами себе справили, сплавать в поход с шёрёвернами. И кровь разогреть, и сундуки добычей набить.
Никто не ведает, что говорил ярловым ратарям немногословный Скаллагримсон, но только все гребцовские сундуки на Хрольфовых драккарах в одночасье обрели своих седоков. Тут и шёрёверны Бирки начали призадумываться. К дому Гастинга потянулись шеппари. Вначале приходили те, кто еще не был в походе с племянником Неистового Эрланда, а затем и мореходы, уже хлебнувшие с ним подгорелой каши поражения, стали на попятную под его руку проситься.
К середине липеца[187] на Мэларене было готово к отплытию шестнадцать драккаров. Не все они имели полные манскапы, не все могли похвастаться берсерками на борту, но на них не было ни одной порожней весельной кницы, и то здорово. Догрузить ладьи ратарями Гастинг рассчитывал по дороге. Так, по крайней мере, доносил шёрёвернам Стейн Кнутнев.
