комнате. Черное пламя ненависти полыхало в глазах Умэко и Кокити.
— Борьба кончилась в мгновение ока, Томо рухнул на землю. Человек, удушивший Томо, вышел из тени, склонился над телом, потом выпрямился и огляделся. И я… я…
— Узнали, кто это?
Киё кивнул и снова содрогнулся.
Какая ужасная шутка судьбы — Киё стал свидетелем еще одного чудовищного преступления своей матери. Разве это не наихудшая участь, которая может выпасть на долю человека?
— В ту ночь… — Так начала Мацуко, совершенно не обращая внимания на свирепые взгляды присутствующих. Голое ее был лишен всякой интонации, словно она читала стихи по памяти. — Как раз в середине урока игры на кото мне зачем-то понадобилось зайти в комнату Киё. Не знаю, известно ли вам, что круглое окно в этой комнате выходит на озеро. Я вошла в комнату, окно было открыто, и совершенно случайно я увидела, что какая-то лодка подплывает к берегу. Лодка исчезла за лодочным сараем, но я поняла, что это, должно быть, Томо — потому что еще только вечерело, когда Умэко забеспокоилась, куда он подевался. Я потихоньку вышла из флигеля, подождала в тени и увидела, что к дому идет действительно Томо. Я сняла веревочный шнур с пояса кимоно и набросила ему на шею сзади. Он, должно быть, ужасно ослабел, потому что почти не сопротивлялся.
Мерзкая улыбка появилась на губах Мацуко. Умэко разразилась истерическими слезами, но Киндаити, не обращая на это внимания, спросил:
— Вы поранили правый указательный палец о пуговицу на рубашке Томо, не так ли? Тогда-то пуговица и оторвалась?
— Наверное. Я этого не заметила. Только вернувшись в комнаты, я поняла, что поранила палец. Кровь, к счастью, сразу же прекратилась, и я продолжала играть на кото, несмотря на боль. Но госпожа Кокин, кажется, видела меня насквозь. — Снова уголки рта Мацуко приподнялись в ужасной улыбке — улыбке хладнокровного убийцы.
Киндаити обратился к Киё:
— Господин Киё, пожалуйста, продолжайте.
Киё угрюмо взглянул на Киндаити, но продолжил свое чудовищное повествование:
— Когда мать исчезла, мы с Сизумой подбежали к Томо. Отнесли его обратно в лодочный сарай и попытались как-то оживить его дыханием рот в рот, но это не помогло. Сизума, опасаясь, что его долгое отсутствие может вызвать подозрения, вернулся в дом, а я в отчаянье все еще пытался оживить Томо. Примерно через полчаса Сизума вернулся, спросил, удалось ли мне это. Я ответил отрицательно, и тогда он сказал, что нельзя оставлять тело на территории поместья. «Отвези его обратно в деревню Тоёхата, — сказал он. — Сними с него рубашку и привяжи его к стулу, как было до того. Пусть думают, что его убили там». Сказав это, он дал мне денег, чтобы я мог уехать в Токио, и струну от кото, вместе с указаниями, на что ее употребить.
Голос Киё дрогнул и стал еле слышным. Но, собравшись с последними силами, он отрывисто заговорил:
— А что еще мне оставалось делать? У меня не было иного выбора, кроме как повиноваться ему. Сизума открыл ворота канала, снаружи мы нашли лодку, на которой приплыл Томо, положили тело в нее, и я погреб к деревне Тоёхата. Сизума закрыл за мной ворота. Добравшись до заброшенного дома, я устроил труп Томо, как мне велел Сизума, потом пешком дошел до Верхнего Насу и тут же уехал в Токио. А дальше… дальше, пока мне на глаза два дня назад не попалась вечерняя газета, я просто бродил по Токио, бесцельно, безнадежно, снедаемый чернейшей скорбью и болью.
Внезапно из глаз Киё потекли слезы.
Выбор Сизумы
Вечерние тени, наверное, удлинились, потому что капель, еще недавно так громко звеневшая, стихла, и в углах большой комнаты постепенно скапливался холод. Киндаити поежился не столько от холода внешнего, сколько от дьявольских деяний Мацуко, от; жестокости судьбы и злосчастных обстоятельств, постигших Киё, — они леденили ему душу.
Но не время предаваться печали. Он снова повернулся к Мацуко.
— Госпожа Мацуко, теперь ваша очередь. Надеюсь, вы нам все расскажете.
Мацуко пронзила Киндаити хищным взглядом, скривила губы и ответила:
— Разумеется, расскажу. В конце концов, чем больше я расскажу, тем меньше вины будет на моем дорогом сыне.
— В таком случае, пожалуйста, не начнете ли с убийства Вакабаяси.
— Вакабаяси? — Мацуко удивленно вскинулась, потом фыркнула и сказала: — Ах да, этот. Совсем забыла — ведь это случилось, когда меня не было в Насу. Что ж, именно я заставила Вакабаяси сделать копию завещания. Сначала он упорно отнекивался, но я грозила ему, обхаживала его, и в конце концов, поскольку он был мне кое-чем обязан, он не смог отказаться. Он сдался. Можете себе представить, в какой я была ярости, когда прочла завещание. Во мне кипело негодование и ненависть к Тамаё, с которой так щедро обошлись в завещании только потому, что она потомок благодетеля отца, — в куски готова была ее разорвать, и этого мне было бы мало. Тогда-то я и решила: Тамаё должна умереть. Если я что-то решила, я иду до конца. Испробовала всякого рода маленькие хитрости — подбросила гадюку в спальню, испортила тормоза в машине, продырявила лодку — но всякий раз мне портил дело Макака.
Она пососала трубку.
— Через некоторое время я поняла, что не все так просто — Вакабаяси кое-что заметил. Он, похоже, был влюблен в Тамаё, и когда с ней стали происходить такого рода неприятности, он заподозрил меня. Это никуда не годилось. Мне было все равно, что случится потом, но тогда я не могла допустить, чтобы стало известно, что я тайком прочла завещание. Перед отъездом в Хакату на встречу с Киё я подарила Вакабаяси пачку сигарет, одна из которых была отравлена. Но даже я не рассчитывала, что она сработает в такой удачный момент.
Мацуко мерзко, презрительно хохотнула.
— Где я достала яд? Прошу прощения, об этом я умолчу. Не стану причинять неприятности кому-то еще. Как бы то ни было, после этого я отправилась встречать Киё и по дороге внимательно изучила завещание. И решила не убивать Тамаё. Поняла, что если Тамаё умрет, Киё получит полный контроль над делами фирмы Инугами, но остальное-то состояние будет поделено на пять частей, и Киё достанется только одна пятая, а отродью Кикуно Аонума — в два раза больше
Ее ярость до сих пор не утихла — Мацуко громко скрипнула зубами.
— Тогда я вновь и внимательней перечитала завещание и поняла, что отродье Кикуно наложит лапу на часть состояния только в двух случаях: если Тамаё умрет или если она откажется выйти замуж за одного из трех внуков и так потеряет права на наследство. Вот тут-то до меня дошло, как точно отец все рассчитал. Он слишком хорошо знал нас. Он знал, что мы постараемся избавиться от Тамаё, и воспользовался историей с Кикуно Аонума, чтобы это предотвратить. Прекрасно понимая, как мы ненавидим Кикуно с ее сынком, он все выстроил так, что дал нам единственный способ лишить это ничтожество, это отродье Кикуно его части наследства — оставить Тамаё в живых. Как он был изобретателен!
Киндаити тоже это понимал. Вот почему, узнав, что Тамаё несколько раз подряд подвергалась опасности, но всякий раз выходила сухой из воды, он довольно долго не мог избавиться от подозрения, что все эти покушения на ее жизнь подстроены и разыграны самой Тамаё и что именно она, соблазнив Вакабаяси, тайком прочла завещание.
— Что ж, Тамаё пришлось оставить в живых, — продолжала Мацуко, — она обязательно должна была выйти замуж за Киё. Но тут я не сомневалась — она это сделает. Я-то знала, что Киё ей нравится — да нет, на самом деле я прекрасно понимала, что он ей более чем нравится. Я приехала в Хакату в полной уверенности, что все уже улажено. Но когда я увидела его лицо, эта уверенность развеялась дымом. Вообразите мое потрясение, мое отчаянье, когда я увидела это лицо.
Она горько вздохнула. Киндаити осторожно подтолкнул ее к дальнейшему:
