Первая печать

– Из этого следует, что она сейчас слабее, чем прошлой ночью.

Она все же попыталась возразить:

– Но ты-то свою силу не вернул!

– Значит, мы с ней оба не в лучшей форме, – ответил грешник, пожимая плечами. – Так или иначе, я и не собирался возвращаться к тебе домой пешком. Мы ведь один раз уже переместились в Эйлам почти мгновенно, и при этом расстояние преодолели куда большее…

Фиоре обомлела.

– Не хочешь ли ты сказать, что… Теймар, нет! Только не Спящий!!

Его лицо вдруг стало другим – исчезла напускная веселость, на лбу появилась хмурая морщина, а в глазах мелькнул отблеск тщательно скрываемой боли, – но длилось это едва ли мгновение, а потом грешник устремил взгляд куда-то за спину Фиоре.

– Ты пришел, – сказал он очень почтительно. – Мы приветствуем тебя, Хозяин.

Она обернулась.

…Когда-то давно – в те годы еще не был заложен на перекрестке двух дорог поселок, превратившийся с течением времени в большой и процветающий город Эйлам, – на вершине безымянной горы обитал огромный черный медведь. Зверь этот одним ударом мощной лапы ломал столетние деревья, словно прутики, и одна его тень способна была вогнать в трепет целую деревню. О нем говорили только шепотом, всякий раз выдумывая новые имена и прозвания, чтобы ненароком не привлечь чудовище, не вызвать его из леса. Ни один из окрестных жителей даже помыслить не мог об охоте, которая избавила бы гору от грозного хозяина; мало того, они следили за тем, чтобы никто из чужеземцев случайно или преднамеренно не забрел на земли страшного создания.

Так продолжалось почти триста лет.

«Он уже не просто зверь, – говорили старики. – Звери не живут так долго! Он превратился в духа, который теперь будет пребывать на горе вечно». Для медведя время словно остановилось, но весь остальной мир изменился: люди стали смелее, хотя старики упрямо твердили, что вместе со смелостью растет и глупость. Так или иначе, однажды в одной из деревень объявился чужеземец, назвавшийся печатником. «Слыхал я о вашей горе, – сказал он старейшинам. – Правда ваша, медведь из живого создания стал фаэ, и случилось это давным-давно. Но фаэ, хоть и не любят людей, все же не нападают на всех подряд! Позвольте мне подняться на гору, чтобы побеседовать с хозяином и узнать, что стало причиной его гнева».

Мудрые люди, недолго посовещавшись, единодушно признали его безумцем, а с умалишенным спорить бессмысленно – и потому печатнику разрешили идти к горе, навстречу верной смерти. Он отсутствовал пять дней и вернулся, когда в деревне уже собирались писать письмо в Цитадель семи печатей.

Он обнаружил на склоне горы домик, разрушившийся от старости еще лет сто назад, а в самом домике – кости двух людей, мужчины и женщины. Разбудить дьюса было нелегко, но печатник справился, и домашний дух поведал ему, кем были эти двое: они сбежали из одной деревни, спасаясь от гнева родителей, и стали жить в лесу.

А дух горы почему-то решил их охранять.

Время шло, они постарели.

Дух горы не осознавал, что люди не вечны.

Настал последний день…

Фаэ и тогда ничего не понял.

«Я все ему объяснил, – таковы были слова печатника. – Теперь он больше не станет терзать округу своими жестокими проделками, ведь это происходило из-за того, что фаэ выдумал себе предназначение, цель своего существования. На самом-то деле он вовсе не злой!» Странствующий маг был прав: Медведь-гора стала очень мирной, и огромный черный зверь иногда даже помогал заплутавшим путникам, выводил их к человеческому жилью.

Но не стоит полагать, будто человек и фаэ способны понять друг друга…

Медведь не явился во плоти, поскольку был скован печатью, но и одной его тени хватило, чтобы привести Фиоре в состояние благоговейного ужаса. Это была совсем не та тень, что рождается из-за преграды, возникающей на пути у солнечного света, – нет, это было полное отсутствие света, лоскут абсолютного мрака, дыра в мироздании.

Огромное, безумно опасное создание.

Оно хранило безмолвие, оно ждало.

– Теймар! – Если бы не Пестрая сестра, которая по-прежнему связывала их руки, Фиоре убежала бы без оглядки. – Теймар, ты сошел с ума! Это же Спящий!!

Грешник словно не слышал ее. Он смотрел на тень грозного фаэ, почти не мигая, и от этого взгляд его темных глаз сделался почти таким же неживым и жутким, как бывало наяву. И Спящий, что было удивительнее всего, тоже смотрел именно на Теймара, не обращая внимания на Фиоре, хотя накануне он едва ее не убил.

Казалось, они проверяли друг друга на прочность…

– Я знал, что ты придешь, – сказал Теймар со странной кривой усмешкой. – Ты ведь понял, что мне все известно о сонной болезни – откуда она взялась, в чем ее предназначение. Как мы теперь поступим? – Спящий не ответил, и тогда грешник продолжил: – Тебя заточили в темницу, но она оказалась не такой уж надежной. Ты отыскал лазейку в снах… и с ее помощью уже давно воровал время у жителей Эйлама, у тех, кому оно все равно не требовалось. У спящих. Там – секунда, тут – час. И вот однажды ты вошел в сон смертельно больного человека. Сон этот был слишком глубоким, длился дольше обычного, поэтому ты решил украсть время целиком. Верно?

Тень шумно вздохнула и одним плавным движением приблизилась к ним почти вплотную. Фиоре ощутила хорошо знакомый запах – тот самый, звериный, – и невольно зажмурилась. Хоть Спящий был лишь тьмой во тьме, очертания его лап, увенчанных серповидными лезвиями, виднелись вполне отчетливо. Ему достаточно было одного удара, чтобы разом покончить с ними.

– Не начни ты красть детей, никто бы ничего не заметил. И почему дети, кстати говоря? А-а, я понял. У них больше времени, и спят они спокойнее, чем взрослые…

«Я устал».

Фиоре схватила Теймара за руку и почувствовала, что он дрожит.

«Жить – ждать – спать».

Ветер нави прошелся по кронам деревьев, уткнулся в серую стену, закрывающую город, и миг спустя взмыл куда-то к облакам – должно быть, в надежде преодолеть неожиданное препятствие там, наверху. Фиоре зажмурилась, но это не помогло: голос Спящего шел со всех сторон, проникая в ее сознание сквозь плоть и кровь.

«Вы проживаете свои жизни так быстро, но все равно не цените время, хотя сами же его и придумали. Я не понимал, что такое время. Теперь понимаю. Научился. Но я больше не хочу ждать. Хочу проснуться».

– Проснувшись, ты уничтожишь город, – сказал Теймар.

«Нет».

– Ты разрушишь его!

«Нет. Я не причиню людям вреда. Я потратил на них время, которое собирал с самого начала. Оно ушло все до последнего мгновения, и мне пришлось собирать заново… по крохам… по секундам. Я не причиню никому вреда, кроме той, которая правит городом по ночам. Отпустите меня».

– Ох, ну вот только этого мне не хватало! – проговорил грешник с тяжелым вздохом. – Что будем делать, Фиоре? Эй, да ты хоть слушала его?

– Слушала, – откликнулась девушка, словно эхо.

– Можно оставить все как есть, но тогда никто не помешает ему и дальше забирать детей к себе в Приграничье, в навь. Можно исправить печать Арейны – хотя я сомневаюсь, что это кому-нибудь по силам… уж точно не мне. Есть еще и третий путь. – Он ненадолго замолчал. – Я могу уничтожить печать и освободить их обоих – Арейну и Спящего.