назад.
— Юргену Фаллабрекве?
— Сколько, по-вашему, Фаллабрекве у нас работает? Восемьдесят? Конечно, Юргену, вы…
— Договаривайте, Карл Густав! Облегчите душу.
— Вы, идиот!
— Благодарю. Я давно подозревал, что вы именно так обо мне и думаете.
— Бога ради! Да посмотрите же на снимки!
Юнг встал, допил бурбон и обошел вокруг стола, чтобы налить еще. Таким образом он оказался за правым плечом Арчи Менкена.
Арчи придвинул лампу поближе и разложил фотографии на промокательной бумаге — четыре и четыре. Он изучал, их почти целую минуту, одну за другой.
— Заметили что-нибудь? — не выдержал наконец Юнг.
— Ну… — протянул Арчи, чуть отодвинувшись в сторону. — Они действительно хороши.
— Я не о том! Вы заметили что-нибудь необычное?
Арчи снова просмотрел все снимки.
— Есть у вас лупа? — спросил Юнг.
— Нет. Вообще-то леди … не помню, как ее звать… выглядит немного грустной. Вы это имели в виду?
— Вы правы, но я имел в виду совсем другое.
Арчи внимательно изучил каждый снимок, поднося их по очереди к свету.
Юнг склонился над ним.
— Ну?
— На снимках с нарциссом ничего необычного нет, я полагаю.
— Точно.
— Это один и тот же цветок? Фотографии и вправду великолепны. Вы могли бы их опубликовать. Снег… тени…
— Я говорил не о снимках с нарциссом!
Арчи отложил их.
— Психея?
— Отчасти.
— Она на четырех снимках. На трех — вместе с леди имярек и Пилигримом, а на четвертом — одна.
— Да.
— Крылья у нее покрыты льдом. Это видно. И…
— Посмотрите на Пилигрима!
Арчи положил три снимка леди имярек и Пилигрима прямо под лампу, встал и нагнулся над ними.
— Ну как? Видите что-нибудь? — спросил Юнг.
— Нет.
И чуть погодя:
— Вообще-то…
Еще чуть позже:
— На этом снимке…
Арчи взял фотографию, лежавшую посередине, и поднес ее поближе к глазам. Отошел к окну, где свет был естественным — снежно-белым, не таким желтым.
— Здесь, — сказал он наконец, — на плече у Пилигрима что-то есть, чего нет на остальных снимках.
— Слава Богу! — выпалил Юнг и бухнулся в кресло Арчи.
— Почему «слава Богу»?
— Значит, я не сбрендил.
— Не сбрендили потому, что на плече у Пилигрима что-то есть? — рассмеялся Арчи.
— Скажите мне, что это.
— Не могу. Слишком смутное изображение.
— Посмотрите еще раз! Внимательнее!
— Ей-богу, Карл Густав, это смешно.
— Посмотрите еще раз!!!
Арчи, ошарашенный этой внезапной вспышкой ярости, ничего не ответил и вновь повернулся со снимком к окну.
— Похоже… на бабочку. Хотя, конечно, этого не может быть. Скорее всего это снег — но выглядит как бабочка.
Юнг закрыл глаза и прижал обе ладони к губам. Арчи положил снимок обратно на стол, к остальным.
— Ну и что это значит?
Юнг ничего не ответил.
Он встал, сунул фотографии в карман, допил бурбон, подошел к двери, помахал рукой и заявил:
— Спасибо, мистер Менкен.
Арчи сел за стол.
— Бабочка? Не может этого быть, — сказал он вслух. — Не может!
Назавтра Юнг приехал в Кюснахт обедать.
— Психея, — прочла Эмма, глядя в книгу поверх тарелки с супом, — это персонификация души, охваченной страстной любовью. Изображается в виде миниатюрной крылатой девушки, а иногда — в виде бабочки.
Эмма посмотрела в сторону окна, через которое Юнг глазел на свой нарцисс.
— Тебя это интересовало? — спросила она.
— Да, спасибо, — еле слышно прошептал он в ответ. А потом добавил: — Скажи мне, что ты тоже ее видишь!
Эмма глянула на пресловутую фотографию, подняв лупу, чтобы поймать бабочку в фокус.
— Да, — промолвила она. — Я ее вижу.
— Арчи думает, это просто снег.
— я сама так сперва думала, — откликнулась Эмма. — В конце концов, она же на снимке неподвижна. Но как она выжила? Разве бабочки не впадают зимой в спячку? Откуда она там взялась?
— Это Психея.
Эмма еле сдержала улыбку. Фигура Карла Густава со спины вдруг показалась ей какой-то жалкой. Грустно…
«Не может быть, чтобы он в это верил! Но он верит. Он верит — или же хочет верить, — что статуя Психеи каким-то образом сотворила бабочку, сидящую на плече у Пилигрима. Конечно, это полная чушь. Быть такого не может».
— Иди поешь, — сказала она. — У тебя сегодня есть еще пациенты?
— Да. Один.
— Ясно. Поешь, станет легче.
Юнг сел, развернул салфетку и заткнул за воротник, как это сделал бы ребенок. Или крестьянин.
— Левериц и его медведи, — произнес он.
— Бог мой! Мистер Левериц такой неугомонный! Ты уверен, что справишься? У тебя усталый вид.
