Жизнь дана человеку, чтобы бороться и побеждать, а не поднимать руки вверх и пускать сопли из обеих ноздрей! Если я хоть немного буду похож на того моряка — значит, кое-чего стою в жизни. Значит, я — настоящий. Из всякого мерзкого положения всегда находится достойный выход, так говорил отец.
Когда солнце начало падать на закат, у меня кончилось топливо. Костер захирел.
Я съел несколько мидий и яиц, запил обед ключевой водой и начал спускаться к палатке.
Понял, что сигнальный костер нужно разжигать не на вершине, а на берегу.
ЕСТЬ ЛИ У МЕНЯ ПРАВО?
Солнце садилось в облака.
Они стояли на горизонте — темно-синие, плотные. Они были как страна, недоступная человеку. Страна со своими землями, вершинами, реками и океанами, бесшумная, быстро меняющаяся, иногда страшная, иногда фантастически красивая. Все там происходило, как во сне — мягко обрушивались колоссальные горные пики, рождались тихие бухты, залитые золотым светом, возникали замки с неприступными бастионами, открывались и закрывались провалы с глубокими синими тенями, И вдруг все превращалось в дым и таяло в синеве.
Можно было целый день лежать на траве, смотреть на облачные громады и от этого никогда не уставать. Потому что на небе никогда ничего не повторялось, все было новым и необычным каждый день, каждый час, каждую минуту.
Вот и сейчас, чем ниже опускался шар солнца, тем гуще наливались облака тревожной синью и тем плотнее они становились. Только верхние неровные кромки их светились, как раскаленные. Небо приняло какой-то неприятный зеленоватый оттенок. На востоке, за моей спиной, все быстро затягивалось свинцовой мглой.
Через несколько минут от солнца осталась только половина, багровым куполом возвышающаяся над облаками. Лучи веером прорвались через трещины облачных скал и упали на море, передав ему цвет огня.
На всякий случай я притащил из зарослей четыре больших сучка и положил у входа в палатку. Наверное, хватит до утра.
Я научился так раскладывать костер, что дым не попадал под брезент, а тепло от пламени проходило и все внутри оставалось сухим.
Сел у огня и задумался.
Сколько все-таки труда нужно, чтобы не умереть человеку на этой земле!
Когда живешь в городе или поселке вроде нашего, ничего этого не видишь. Пошел в магазин, купил, что нужно, дома сварил или поджарил на газовой плите. Если порвались носки, брюки или рубашка — тоже, пожалуйста, в магазин. Кто-то для тебя уже заготовил продукты, какие хочешь, и сшил одежду. Кто-то написал для тебя книгу и снял кинофильм. Кто-то изобрел радио и телевизор, построил тебе дом и сделал мебель. А чтобы ты не устал в дороге — пожалуйста, автомобиль или самолет. И ты ко всему так привык, что уже не замечаешь, что кто-то, невидимый и неизвестный, все время работает на тебя. Ты только пользуешься его трудом, да еще злишься, что не достать хорошей книжки в библиотеке или программа по телевизору неинтересная.
И вот тебя вышвыривает из привычной жизни на землю, на которой нет ничего, кроме камней, кустов и деревьев. Над головой — небо, а кругом — вода. И никуда не уйдешь с этой земли, не крикнешь, чтобы кто-то помог, не побежишь к людям жаловаться.
А ведь я и сейчас тоже пользуюсь тем, что кто-то когда-то сделал. Например, брезент для палатки. Перочинный нож. Булавки, которые я пустил на крючки. Кеды. Мой джинсовый костюм. Не будь этих вещей, я бы уже давно загнулся.
А если бы случилось так, что я вылез бы на землю совсем голый? Наверное, замерз бы в первую ночь. Ну, не в первую, так во вторую. В самом деле, из чего бы я мог здесь сделать себе одежду?
Нож…
Я вынул его из кармана куртки и погладил теплую рукоятку. Если бы я очутился на берегу без ножа…
Сколько раз я жалел за эти дни, что знаю не так уж много. Почему я так мало прислушивался к разговорам взрослых? Почему не присматривался, как они работают? Ведь они умеют делать многое такое, чего я еще не умею.
Эх, учиться надо не только по книжкам! Я отвел глаза от огня и взглянул на небо. Неба не было.
Сплошная тьма затопила все вокруг. И стояла такая тишина, что казалось, будто я провалился под землю. Ни шороха, ни дуновения в невидимых кустах. Все замерло. Язычки пламени от горящих веток тянулись вертикально вверх, освещая внутренность палатки и ствол дерева, под которым я ее поставил. Никогда еще не было на острове такой ночи.
С моря донесся странный звук, вроде приглушенного крика, а за ним глубокий протяжный вздох. Пламя костра дернулось в сторону и почти легло на землю. В тот же миг над головой быстро зашумели листья, палатку вздуло пузырем и чуть не сорвало с колышков. И сразу засвистело в кустах, загрохотало внизу у скал, затрещало где-то вверху на склоне. Весь остров зашевелился во тьме.
Воздух потяжелел, стало трудно дышать. Снаружи еще сильнее потемнело. В свете костра наискось пролетела отломившаяся от дерева ветка. И вдруг огромная бело-голубая трещина раскроила темноту, соединив небо и море. На один миг отчетливо, как выточенные, высветились кусты с неподвижными листьями, травы, камни и клубы вулканических облаков над деревьями. А потом все опять прыгнуло во тьму и взорвался такой гром, что у меня захватило дыханье.
По парусине, по листве надо мной, по траве часто-часто застрекотал дождь. Костер зашипел под ударами капель, и только я успел перетащить часть огня в палатку, как ливень рухнул водопадом. Не моросило, не капало, не лилось струями — сплошные полотнища воды падали на землю. Ветер ударял с такой силой, что палатка то надувалась парусом, то сплющивалась и трепетала, как повешенное на веревку белье. Свистело и скрежетало на разные голоса. Остров будто сорвался с места и понесся по взбесившемуся морю в темноту.
Скоро в палатке сухое место осталось только там, где сидел я и горел костер. От налетов дождя меня и огонь спасал ствол дерева. Я боялся только одного — как бы не залило огневой инструмент. Поэтому плотнее завернул его в пленку и пожалел, что не насобирал на берегу этой пленки побольше. Можно было бы соорудить из нее полог, и тогда вода не залетала бы внутрь.
Я представил, что сейчас делается у Мыса Форштевня, и улыбнулся. Пусть палатка похожа на собачью конуру и из нее нужно выползать чуть ли не на четвереньках, пусть я живу, как первобытный, добывая огонь палочками и питаясь поджаренными слизняками, — все же я не голый на голом берегу. Не распустил слюни, не испугался и пока еще не согнулся!
Я поплотнее запахнул куртку. Спина промокла, брюки на коленях тоже, но я уже привык к этому и не обращал внимания.
Ветер ослаб. Снаружи водопадом шумел дождь. Наверное, и он скоро кончится. Просто это был шквал, который пролетит так же быстро, как налетел. А завтра опять будет солнце, я просушу одежду и все пойдет, как надо.
Но через минуту палатку снова рвануло, сердито зашипел костер и новые каскады воды рухнули на землю. Я, как наседка крылья, распялил полы куртки, защищая слабый огонь от водяной пыли. Ну и ночка! На этот раз ветер и дождь стали такими холодными, будто они скатывались откуда-то со снеговых вершин. Струи воды летели не косо, а горизонтально. Я повернулся левым боком к костру, и тут что-то раскаленной иголкой ткнуло под мышку. Я запустил руку под куртку и вытащил на свет муравья.
Он был рыжий и здоровенный — с ноготь указательного пальца длиной. Честное слово, раньше я
