— Ты, — сказал он, — а ну-ка подойди сюда.
Я подошел к полицейским. Мне приходилось слышать о здоровенном полицейском сержанте, хотя я не был с ним знаком. Его звали Эдвардс. Это был очень высокий широкоплечий мужчина с редеющими рыжими волосами. Он не нравился мне. Вряд ли я мог бы назвать причину. Может быть, потому, что у него был слишком громкий голос, а вышагивая по тротуару, он занимал его почти весь, заставляя встречных сходить на мостовую.
Он посмотрел на меня сверху вниз.
— Что тебе известно о краже колпаков с колес автомобилей учителей? — не спросил, а потребовал он от меня ответа. Было видно, что ему жарко и неудобно в зимней форме.
— Ничего, — ответил я. Это было правдой, хотя в последний месяц о кражах ходили слухи среди школьников.
Он вызывающе выпятил нижнюю губу.
— А вот Гарри утверждает, что ты проводишь на этой площадке столько времени, что просто не можешь не знать, — продолжал оп вызывающим тоном.
— Я не говорил этого, сержант. Просто я заметил, что этот парень, возвращаясь домой; проходит через площадку, — запротестовал Кумбс.
Эдвардс не обратил на эти слова внимания.
— Ну так что ты знаешь об этом? — спросил он, снова обращаясь ко мне.
— Вы полагаете, что вор намеренно ждет, когда я пройду мимо, чтобы я увидел его? — ответил я с издевкой. — А может быть, вы считаете, что я снимаю колпаки?
— Я задаю вопросы, а ты должен отвечать на них, — рявкнул он. — Как тебя зовут? — Я назвал свою фамилию. С каждой секундой все это нравилось мне все меньше и меньше. — Итак, ты знаешь, что происходит на стоянке, — Он продолжал, будто уговаривая меня. — Так кого ты покрываешь?
— Я… Я… Я…
Я взглянул на Кумбса, пытаясь понять, насколько серьезно нужно воспринимать Эдвардса. Кумбс смущенно отвернулся.
— Послушайте, вы это серьезно? — спросил я наконец.
— Отвечай на вопрос! — заорал сержант.
Я повернулся и пошел прочь. Эдвардс схватил меня за плечо. Я всегда не любил, когда кто-нибудь касался, а тем более хватал меня, и вырвал руку. Эдвардс весил, по крайней мере, в два раза больше меня, но я выдернул руку из его мясистой лапы, и он, потеряв равновесие, отшатнулся в сторону. Его красное лицо стало багровым от ярости.
Свитер упал с моего плеча, и я наклонился, чтобы поднять его. В это мгновение Эдвардс пнул меня, причем так сильно, что я упал на щебенку стоянки, поцарапав ладони.
Я вскочил на ноги и бросился на него. Мои глаза горели от ярости. Гарри Кумбс схватил меня сзади, пытаясь успокоить. Он бормотал что-то мне на ухо, но я сопротивлялся изо всех сил и не слышал его слов. Я кричал Кумбсу, чтобы он отпустил меня. Эдвардс подошел и сильно ударил меня по лицу.
— Что вы делаете, сержант, черт побори! — сердито крикнул Кумбс. Он отпустил меня и тут же снова схватил, когда я кинулся вперед.
— Заткнись ты! — огрызнулся Эдвардс. — Отвезем этого умника и участок и там как следует поговорим с ним.
— Тогда везите его сами, — ответил Кумбс и отпустил меня. — Я не могу уйти с места своего дежурства.
— Твое место дежурства там, куда я тебя назначу, Кумбс, — угрожающе прохрипел сержант. — Отведи его в патрульную машину и сядь с ним рядом.
Понадобилось усилие воли, чтобы убрать руку от разбитого лица. Успокойся, не психуй, говорил я себе. Я пошел к полицейской машине. Гарри Кумбс шел рядом, что-то бормоча себе под нос.
Сержант и остальные полицейские сели в машину, и мы впятером поехали в участок. И молчал. В полицейском участке один из патрульных, который до этого не принимал в стычке участия, крепко взял меня за руку и отвел в стальную клетку.
Через два года я был бы умнее и понял, что они просто хотят напугать меня. Нельзя запереть человека в камере, не предъявив ему никакого обвинения. По закону они могли меня просто допросить, Но тогда я не знал этого, я принял арест всерьез.
Когда стальная дверь за мной захлопнулась, я осмотрелся. Стальная койка была прикреплена к стенке. Без одеяла. Больше ничего. Перед тем, как полицейский вышел из камеры, я внимательно посмотрел ему в лицо и запомнил его.
Я сел на койку и попытался понять, что со мной произошло и что еще может произойти. В том, что они придут за мной, я не сомневался. Меня это не пугало, но проводило в ярость. Я знал, что рано или поздно расквитаюсь с этим сукиным сыном Эдвардсом. Если мне удастся свести счеты сегодня — еще лучше.
Когда дверь камеры открылась, я быстро вскочил. Это был Гарри Кумбс. Он закрыл дверь и встал к ней спиной.
— Слушай, парень, — поспешно заговорил он. Мне удалось наконец убедить его, что ты — не преступник. Думаю, сейчас он ругает себя за то, что произошло. Но когда придет в камеру, сделает вид, что расследует это цело, чтобы не выглядеть полным дураком. Не делай глупостей. Соглашайся с ним. Ладно? — Я молча посмотрел на него. — А-а, да у тебя такой же чугунный череп, как и у него, — проворчал Кумбс. Он вышел и захлопнул за собой дверь.
Я снял ботинки, положил их на стальную койку рядом и лег. Вытянувшись на койке, я смотрел в потолок, покрытый бесчисленным количеством трещин. Соглашаться с Эдвардсом? Да никогда! Если он попал в дурацкое положение, пусть в нем и остается. Я даже пальцем не пошевельну, чтобы помочь ему выбраться из него.
Снова распахнулась дверь, и я сел. На этот раз в камеру вошло трое полицейских с Эдвардсом во главе. Я не знал имена остальных, но хорошо запомнил их лица. Кумбса среди них не было. Я сидел и молча смотрел на них.
— А теперь ответь нам на несколько вопросов, — начал Эдвардс. Его голос звучал так же грубо, как и раньше, лицо было таким же багровым, но даже не принимая во внимание то, что сказал мне Кумбс, было видно, что его поведение изменилось. Тон его голоса не был таким уверенным, как раньше. — Мне нужно от тебя письменное объяснение того, чем ты занимался на стоянке, — угрожающе проговорил он. — Подписанное тобой и заверенное свидетелями.
Я сидел и молча смотрел на него. Его багровое лицо исказилось от ярости. Он подошел ко мне. Я сидел на койке, не делая даже малейшей попытки встать.
— Я сказал, что мне нужно от тебя письменное объяснение! — завопил Эдвардс.
Я сидел и молчал. Какое бы объяснение я ни написал, он сумеет исказить его и использовать в своих интересах — так что от меня он не получит никакого объяснения. Эдвардс сделал угрожающее движение левой рукой. Всего лишь движение. Решил проверить мою выдержку. Я продолжал сидеть на койке. Он с силой ткнул меня между ребер большим пальцем.
— Встань, когда я говорю с тобой!
Я не двинулся с места. Он ударил меня по лицу, причем с такой силой, что голова моя ударилась о стену. Один из полицейских, сопровождающих его, что-то сказал — я не понял, был это протест или знак одобрения. Я не видел их. Я видел только огромную фигуру Эдвардса, его багровое лицо с маленькими свиными глазками. Мне пришлось сжать веки, чтобы не заплакать. Щека горела, как в огне.
— Встать, черт тебя побери! — рявкнул Эдвардс.
Он снова выставил большой палец и медленно приблизил его ко мне, ожидая, что я попытаюсь уклониться. Я сжал зубы и сидел, не двигаясь, Оп ткнул меня в ребра. Еще раз. Еще раз. Каждый удар казался прикосновением раскаленной докрасна кочерги.
Наконец, я понял, что он не собирается прекращать своей жестокой игры. Тогда я протянул назад правую руку и взял один из моих ботинков за носок. Когда сержант Эдвардс снова попытался ткнуть меня в ребра, я привстал с койки и изо всех сил ударил его по переносице каблуком ботинка. Он отшатнулся назад, из носа брызнула кровь. Если бы полицейские, стоящие сзади, не подхватили его, Эдвардс вылетел бы из камеры.
