Повеселились! - протелепал к магнитофону, вынул кассету и сунул в карман. - Потом досмотрим! Давай, веди, где тачку спрятали?
Вышли на улицу, на востоке занималась заря, светало. Когда открыли гараж и машину вытолкали за ворота, Алмаз присвистнул и выругался:
--Твою мать! Шериф в рубашке родился!
Правая фара была разбита, погнут капот и бампер, сила удара бросалась в глаза. Дэо узбекской сборки сфотографировали, сняли на камеру и закатили назад. Костя ухватился двумя пальцами за трикотаж Юлиной футболки и притянул её нос к своему носу.
--Если мусорок узнает - тебе кранты! Сечешь? Или он отправит в зону, или эти ребята, -махнул в сторону парней, - накинут шелковую змею на шею. Костя улыбнулся и потрепал Юлю за щеку. - Шутка! Ух, какая ты аппетитная! Опустил руку ниже, на грудь, и, несколько раз сжав её, как резиновую грушу, прикоснулся губами её губ. - Некогда мне сегодня! Юленька, некогда!
Все четверо сели в БМВ и уехали, Юля дома хлобызнула водки и завалилась в кровать досматривать прерванные сны.
2
Почти как в песне: в банде была баба - звали её Мурка. По фамилии, имени, отчеству: Муратидзе Клеопатра Алексеевна. Любовница Шерифа и, по сути говоря, второе лицо в сообществе 'Серые волки'. Красивая женщина, до знакомства с Шерифом приворовывала по квартирам, отбывала за это небольшие сроки, потом челночила в Турцию, держала людей на рынках и продавала привезенные, или украденные вещи. Шериф же слепил из неё крупного бизнесмена, делающего деньги на торговле хлопком и не только.
Она сидела в отделанном, после евроремонта офисе, и привычно распоряжалась по внутренней связи, когда в дверях появился бухгалтер Атамбай. В университете имени Гумилева он получил диплом экономиста, трудился на мелких предприятиях, пока через знакомых не устроился в крутую фирму Шерифа. Атамбай подошел к столу, положил папку, присел у края на мягком стуле.
--Слушаю, Клеопатра Алексеевна.
Мурка делала затяжку за затяжкой и молчала, выпуская дым в сторону. Наконец собралась с мыслями.
--Шерифу лучше, легко отделался. Того мудака нашли, ну, ты знаешь. А теперь скажи вот что. Мы отправляли барит в Волгоград, в общей сложности, кажется, двести одиннадцать вагонов и сумма где- то миллион триста тысяч баксов. Так?
Атамбай кивнул.
--Сколько они забраковали? На пятьсот тысяч? Бумаги на брак готовы?
--Наша комиссия и их комиссия все сделали как надо. Сейчас нам якобы предлагают забрать брак обратно, но это опять якобы железнодорожные и другие расходы, и мы, будто бы не имея возможности оплатить неожиданные затраты, сдали им бракованный товар на ответхранение. Юристы тоже поработали - не подкопаешься. Из этих пятисот наша доля налом триста штук, из них сто уйдет таможенникам, налоговикам, банкирам, судьям и предприятию изготовителю. Вы ведь знаете. Госкомбинат немного пострадает, ну, это не впервые. Зато пятьсот штук освободим от налогов, директору тоже приятно.
--Короче! Нашу долю до сих пор не отдали, это похоже на кидалово. Сегодня говорила с Седым, мне не нравится его тон. Может, до него дошли слухи о Шерифе, думает, ему хана, а нас можно прокатить? Этот басило ведет себя нагло! - внешне спокойная, Мурка вдруг взорвалась и изо всей силы шлепнула ладонью по дубовому столу. - Он держит меня за лоха! Уничтожу! Ублюдок! Перекручу на пельмени! - тяжело задышала и потерла рукой дергающуюся бровь. Но взяла себя в руки и почти задушевно продолжила. - В общем, так. - заглянула в календарь. - Скажи Греку, пусть берет людей, и вместе вылетайте в Волгоград. Седому я дам шанс. Если нет - побарнаульте, привезите его уши! Сколько сейчас пацанов в Волгограде?
--Да человек семь-восемь. Грек лучше знает.
--Хорошо! Пусть зайдет! Сам не высовывайся, сиди в гостинице, если Седой решит рассчитаться - примешь зелень. Греку я, конечно, доверяю, но все же он не финансист. Пусть зайдет. - повторила Мурка, потушив догорающую сигарету и открывая новую пачку.
Лет примерно двенадцать-пятнадцать назад родители Грека эмигрировали в Афины, их сын в то время был почти мальчишкой, юношей. На исторической родине родители трудились в порту: мать мыла полы в коридорах правления, отец, железной щеткой бормашины, чистил днища сухогрузов и танкеров. За небольшую квартиру в грязном районе рассчитывались деньгами матери, жили на деньги отца. Каждый день после изнурительной работы он выпивал бутылку красного вина и валился от усталости, почти не интересуясь достопримечательностями древней Греции, живописными островами, пляжами сказывался багаж, привезенный из Советского Казахстана: вибрационная болезнь, полученная в сталелитейном цехе на отбойных молотках. Но как бы тяжело не было - эта жизнь нравилась, и у них мысли не возникало о возвращении, хотя ностальгия, конечно, присутствовала. Стасик уже не учился, но еще не работал. Сутками, предоставленный самому себе, с такими же кентаускими молодыми греками, слонялся по Афинам в поисках приключений и случайного заработка. Когда предки узнали, что в Казахстан отправляется автобус маршрутом Афины-Кентау-Афины, то решили, что Стасику нужно съездить, пообщаться с родственниками, передать посылки и приветы, поставить цветы на могилы, покрасить оградки и памятники. Прежде Кентау называли Казахстанскими Афинами по количеству греческой диаспоры, проживавшей там. Когда Стасик приехал - не нашел родного барака, да и весь квартал в районе бывшего кинотеатра 'Строитель', (называли его ещё 'Акрополь'), изменился: что-то было разрушено и заброшено, что-то отстроено заново, а греков осталось всего ничего. Ограды на могилах он покрасил, с родственниками пообщался, а перед отъездом знакомый парень предложил провернуть быстрое дельце, касающееся купли и продажи лома меди. На том и погорел. Уже в тюрьме, получив четыре года, ему рассказывали подробности этой аферы. Дело обстояло таким образом. Начальник полиции, имея собственных две тонны медного лома, через своих людей искал покупателей без оформления документов. Таковые находились, производили оплату наличными, забирали товар и уезжали. Через пять-шесть километров их якобы случайно останавливала дорожная полиция, так как документы отсутствовали, медь изымали, покупатели попадали под суд, а товар, возвращенный на место, спокойно ждал новых дураков. Сколько людей так попались - Стасику было не ведомо, но обидно. В тюрьме научился жить по законам уголовников, и там же ему, после освобождения, рекомендовали обратиться к Шерифу по поводу работы.
Грек вошел как всегда крадучись, не слышно, так же не слышно, почти по воздуху, продвинулся по кабинету и неслышно сел. Еле слышно обратил на себя внимание:
--Вызывали?
Мурка перелистывала бумаги и от неожиданности вздрогнула.
--Что б тебя!
Грек был мужчиной смуглым, с оливковыми глазами, с волосами черными, зачесанными назад, чуть выше среднего роста и плотно сбитым. Больше похож на турка, чем на грека. Мурка налила полстакана минералки, любуясь, как с шумом лопаются газовые пузыри, не спеша выпила и завела не первый разговор на эту тему. Поначалу, сгоряча, Грека она чуть было не застрелила, заступились сбежавшиеся пацаны.
--Вообще-то, Грек, за свои дела надо отвечать. Охраняли Шерифа, и что? Сам сейчас должен лежать на его месте! Может, зарплаты не хватает? Скажи! Ну, говори, говори! На тебе безопасность фирмы, а вы даже жизнь шефа проворонили!
Грек виновато молчал, опустив голову, тихонько постукивая кончиками пальцев по столу. Потом все же возразил:
--Вы ведь, Клеопатра Алексеевна, знаете, что это не так. Шериф отлучился на две минуты, у него забарахлила сотка, а автомат - через дорогу. Секретный разговор! Запретил ребятам сопровождать! Шериф и сам говорил... Мурка вздохнула.
--Ладно. Будем надеяться, что ни делается - к лучшему. По поводу полковника. Что ж, кассета интересная. Кто эта жучка, раньше её не видела?
--Да Костя наш, сутенёр из 'Южной ночи', месяца два, как приволок из Кентау. Моя землячка! Двустволка. Из семьи работяги, пахан всю жизнь в шахтах, замучен тяжелой неволей. Что ещё? Мать учительница, от бюджетного пирога не разжиреешь... Не собирали на неё данные, обычная прошмандовка! Ну, красивая, дорогая...
Мурка что-то записала в дневнике и отложила ручку.
--Эта Мессалина пригодится.
